Кинжальщики. Орден низаритов без легенд и мифов - страница 4

Справедливости ради, следует заметить, что к тактическому приему «такийи» издавна прибегали не только низариты и не только измаилиты, но и мусульмане-шииты вообще. Это «благоразумное сокрытие своей веры» издавна считалось (и считается) одним из руководящих принципов шиизма. Порою не только шиитские, но и суннитские богословы обосновывали дозволенность «такийи» стихами-аятами священного Корана и сунной (преданиями о жизни) пророка Мухаммеда (чье имя означает по-арабски «Достохвальный»), указывая на то, что Коран допускает в случае крайней необходимости внешнее отречение от веры, дружбу с неверными, нарушение ритуальных предписаний. Как и на то, что во времена пророка Мухаммеда один из первых сподвижников пророка – Аммар ибн Ясир – был вынужден формально отречься от ислама, но сохранил в сердце истинную веру.

Тайный характер шиитской пропаганды («дават») и периодические гонения на шиитов привели не только к одобрению их руководителями практики «благоразумного сокрытия своей веры», но и к возведению ее в один из руководящих принципов шиизма. Шиитская «такийя» может применяться как для обеспечения личной безопасности правоверного, так и во имя соблюдения интересов всей общины верующих. Разработку принципа «такийи» и возведение ее в степень религиозной обязанности шииты связывают с именем шестого имама Джафара ас-Садика, умершего в 765 году (о том, кто такие имамы, будет подробно рассказано на дальнейших страницах настоящего правдивого повествования). При этом, в отличие от суннитов, допускавших «такийю» как средство самозащиты, средневековые богословы-шииты со временем стали рассматривать ее как долг и обязанность общественного значения. Но довольно об этом…

Как легко может убедиться уважаемый читатель, у низаритского тайногоордена имелись веские основания принять на вооружение тактику «такийи», отнюдь не являвшейся неким волюнтаристским нововведением основателя низаризма Хасана ибн-Саббаха (или Хасана-и-Саббаха), но восходившей к временам возникновения ислама как такового. Руководитель низаритского ордена (чье мнение считалось его последователями всегда безошибочным и неоспоримым, даже если он называл сегодня белым то, что еще вчера называл черным) был волен в любой момент объявить, что все предыдущие торжественные заявления об исповедуемых низаритами религиозных убеждениях отныне лишались всякой силы и теряли всякое значение. Мгновенное изменение низаритами своей политики на диаметрально, прямо противоположную, практиковалось сплошь и рядом с целью облегчения и оправдания расторжения прежних политических союзов и заключения, вместо них, новых союзов, со вчерашними, казалось бы, непримиримыми противниками и смертельными врагами. Эта казавшаяся пристрастным посторонним наблюдателям подобных «трансформаций» чистой воды оппортунизмом необычайная «политико-идеологическая гибкость» порой сбивала с толку и самих последователей низаризма, не всегда успевавших уловить перемену политического ветра, пере(на)строиться в соответствии с изменением политического вектора и уклоняться в ту или иную сторону, в соответствии с изменением «генеральной линии партии». Но изощренные в казуистике низаритские теоретики и богословы всегда ухитрялись представить очередной религиозно-политический «кульбит» главы движения как вполне законное средство манипуляции противниками низаризма, освященное традициями Корана и сунны.