– Недостойные люди эти русские, – иногда жаловался он своей жене. – В нашем фатерлянде простой сапожник честнее русского графа.
Однако в «свой фатерлянд» почтенный Христиан Иванович отъезжать не спешил: коварные русские дворяне платили за его порошки и клистеры полновесным золотом.
Державин ещё раз слегка подтолкнул Кроткова, и тот запинающимся голосом поведал лекарю о своей беде.
– Любопытно! – оживился Христиан Иванович. – И давно это с тобой началось?
– Поначалу раз в три-четыре дня, а последний месяц каждую ночь.
– Истинно так, Христиан Иванович, – подтвердил Державин. – Кротков моей роты, добрый солдат, капрала вот-вот получить должен, а тут такая беда. Соседи по избе недовольны запахом, и ему нужно выздоравливать вне службы. Полковой секретарь капитан Неклюдов велел освидетельствовать Кроткова на предмет предоставления ему годового отпуска.
– У него энурезис, сиречь недержание мочи, – важно сказал Христиан Иванович. – Извольте, господин Державин, несколько обождать, пока я приготовлю нужную капитану Неклюдову бумагу.
Гаврила Романович был весьма доволен успешным окончанием щекотливого дела. Выйдя на крыльцо, он достал табакерку и заправил большим пальцем в ноздрю добрую щепоть нюхательного табака, отчихался и весело взглянул на Кроткова:
– Я ведь, братец, ведаю, что ты нацелился на мой карман. Сознавайся, так?
– Совсем я без копейки, Гаврила Романович…
– Мне ли не знать твою жизнь, Кротков? Потому и жалею тебя, дурня! Завтра явишься в полковую канцелярию за паспортом. И сегодня же съезжай из солдатской избы на городскую квартиру.
Кротков продолжал смотреть на Державина влажным искательным взглядом. Гаврила Романович покачал головой и полез в карман.
– Вот тебе, Кротков, рубль и совет: проиграешь, сразу беги из игры, а лучше из Петербурга в свою деревеньку, авось родитель тебя и спасёт.
– Как бежать, Гаврила Романович, когда на всех заставах проклятый немец вот-вот даст весть, чтобы меня не выпускали?
– А ты извернись, – наставительно сказал, садясь в каретишку, Державин. – У немца ты ловко соврал, соври и ещё во своё спасенье.
2
Кротков проводил взглядом прапорщика, подивившись его щедрости, и пошёл в солдатскую избу. Каптенармус обрадовался, что он съезжает, принял от Кроткова оружие и амуницию и пожелал ему счастливого пути и отпуска. Придерживая под мышкой сундучок, Степан вышел из избы и сразу был ухвачен за рукав чьей-то цепкой рукой. Он повернул голову и обомлел от испуга: его держала старуха, которой он задолжал более ста рублей.
– Куда это ты, соколик, наладился? – спросила процентщица. – Не бежать ли надумал?
– Будет тебе, Саввишна, клепать напраслину, – опамятовался от испуга Кротков. – Я человек подневольный, живу, как велят командиры. Вот взводный велел отнести ему домой сундучок.
– Ты мне зубы не заговаривай, – насела на должника процентщица. – Мотаешься по трактирам, два дни назад двести рублей выиграл, а ко мне носа не кажешь.
– Врут твои доносчики. – Кротков попытался освободиться от старухи, но та вцепилась в него мёртвой хваткой. – Два дня назад я был караульным в Эрмитаже.
– Ты у меня не первый, кто надумал, что сможет меня обнести, да ни у кого это не вышло, – прошипела Саввишна. – Доносчики не врут, да и я сама намедни сон видела, что ты при деньгах. Выворачивай карман!
– Как же я его выверну, когда ты меня держишь?
– А ты поначалу свободной рукой лезь туда, – решила Саввишна.
