Клад Худояра. Сказки русских губерний - страница 6



– Хороший горшок, бери, бабушка, для тебя не дорого будет.

– Да нету у меня денег, мил человек.

       Вот те и бабушка, вот тебе и Юрьев день! – думаю. Прикатила без денег. А попробуй, не отдай ей горшка, так век потом жалеть будешь. Стою, как городовой       – столб столбом, не знаю, что и сказать. Потом сообразил, что горшок-то у меня этот последний с брачком: на боку у него щербина имеется. Потому я его и не продал до сих пор. Но как отдать задарма? Не могу, хоть режь. Жалко. А делать нечего.

– Ну, хоть полушка имеется?

– Полушка есть.

      Карга достаёт из узелочка денежку и мне протягивает. А я знаю, что у колдунов из рук ничего брать нельзя, а то подберёшь то, чего не стоит подбирать, или болезнь, или напасть какую-нибудь. Поворачиваюсь к полкам, будто по делам, и тут взгляд мой падает на кацавейку. Беру я кацавейку в руки и давай трясти, будто пыль стряхиваю. Хороша вещица, бисером вышитая, да только чуть изнутри молью побита, да кривовато сшита – одна пола короче другой. Бабка как увидала одёжку красивую, аж затряслась. Взял я денежку с прилавка, а сам кацавееечку обираю, оглаживаю, трясу перед ней, как на ярмарке.

– Что, нравится? – спрашиваю. – Подарю за услугу.

– Ох, зубаст, сударь. Чего хочешь, проси.

      Тут я ей и говорю: люблю, мол, служанку, девку одну горничную, а она на меня глядеть не желает, помоги, бабушка Крутилина.

– А не пожалеешь потом? – прошамкала бабка беззубым ртом своим.

– А хоть и пожалею, да жить без неё не могу.

– Ладно, за уважение отплачу тебе. Вот тебе настоечка, угостишь любезную свою, она к тебе навек присохнет. В щи аль во что другое долей. Да вот только капельку своей крови добавь, и ладно всё станется.

– Вот спасибо, бабушка.

      Взял я склянку, поставил на полочку, где кульки с крупами стояли, а когда повернулся, то Крутилихи и след простыл. Даже дверь не скрипнула, не хлопнула. Знамо дело, ни горшка чугунного, ни кацавейки нет. Стало быть, не приснилась она мне. Тут я задумался: а не провела ль меня колдунья, чтобы за полушку товары выманить? А потом махнул рукой: товар не лучшего качества, а так, может, что и получится.

      Следующий день был воскресный, но я не стал в своих комнатах отсиживаться, самолично вместе с помощником моим Гришкой постояльцев обслуживал. Кухарка, Гришкина мать, наварила постных щей, ну, там, ещё чего-то: каши пшённой с изюмом, киселя. Вот наступает время обеда, скоро Фёкла спустится с подносом за едой. Я улучил момент и налил отвар в служанкину плошку. И тут меня сомнение взяло: а ну, как отрава? Кто её знает, эту Крутилину? Может, она неблагодарная иль каверзная? Мне на каторгу не охота. Взял и попробовал, и подождал немного. Нет, не отрава, а очень даже вкусно, ароматично.

      Тут сверху спускается Фёкла, за обедом для господ. Я спрашиваю: а вы, барышня, кушать будете? Она так на меня гордо, как с горы, посмотрела, и говорит:

– А ты как думаешь?

       А я, грешным делом, ещё тогда подумал: вот гордячка какая, ну погоди, опосля свадебки я из тебя дурь повыбью. Будешь мне сапоги стягивать, подушки взбивать. А сам виду не подаю, что злость одолевает, и дальше любезно так:

– Так вам, барышня, как обычно, тарелочку на господский подносик тоже поставить?

       Тут она вся вспыхнула, глаза засверкали, хочет меня на место поставить, а молчит. А что я такого сказал? Они действительно вместе кушали, то есть наверху. Обычно барынька ела мало, а Фёкла наворачивала во всю ивановскую, не зря ж у неё такой румянец во все щёки.