– Если ты превратишься, то сбежишь, и старейшины причинят тебе вред! Я этого не хочу! Не хочу! – снова завопила Хоуп, сердито смахивая блестевшие в глазах слёзы.
Ценой невероятных усилий Майя смогла разобрать несколько слов. По её лицу пробежала судорога, она попыталась что-то сказать, но смогла издать лишь звериное рычание. Волчица была уже здесь, прямо у неё под кожей, управляла её языком.
– Майя! Пожалуйста, не делай этого! – снова взмолилась Хоуп. Краем рукава она утирала стекающие по щекам слёзы.
Майя цеплялась за обрывки слов и боль, исказившую милое лицо сестры, пыталась удержать то, что ещё осталось в ней от человека. Она знала: если выпустить волчицу на волю после такого долгого перерыва, последствия будут ужасающими. Зверь не станет сидеть взаперти. Ни за что. Волчица без колебаний пожертвует своей жизнью, своей роднёй ради минуты свободы.
– Майя! – грянул чей-то властный голос.
– Папа, помоги ей… скорее! Она превращается! – воскликнула Хоуп.
Она выпустила руку Майи и бросилась к отцу.
Йолан нахмурился. Он подошёл к старшей дочери, поднял её и встряхнул, заставив посмотреть себе в глаза.
– Проглоти свою волчицу! Проглоти её сейчас же! – прорычал он так резко и грозно, что воздух в комнате задрожал.
Звериная часть Майи немедленно замерла. Несмотря на то что она отчаянно хотела превратиться, умирала от желания почувствовать свободу, зверь не мог противиться приказу главы стаи. Это невозможно. Разочарованно скуля, волчица повернулась и ушла с поджатым хвостом, притаившись глубоко внутри девушки.
Кое-как отдышавшись, Майя с облегчением вздохнула.
– Спас… спасибо, папа.
Йолан грубо усадил дочь на пол и спросил:
– О чём ты только думала? С ума сошла?
Майя почувствовала, как сжалось горло.
– Конечно, с ума сошла, а ты чего ожидал? Я два месяца заперта в четырёх стенах! Я больше не могу! – выпалила она дрожащим голосом.
Йолан прищурился.
– И кто в этом виноват, м?
Майя сделала глубокий вдох. Разумеется, это она виновата в том, что Совет запер её в собственном доме. Она прекрасно знала, чем рискует, когда заключала договор с Бреганом, Нэл и Ваном. Она нарушила закон, и много людей погибло от её клыков – в этом не было никаких сомнений. Вот только, если она поступила плохо, почему совершенно не чувствует за собой вины? Почему её не мучают угрызения совести?
– Ты прав, это моя вина. Именно я в ответе за всё случившееся – ты это хотел услышать, да? Тогда ладно: это я виновата, мне некого винить, кроме самой себя, ясно? – процедила Майя, с вызовом глядя на отца.
Йолан подошёл к ней – так близко, что она услышала его сердитое сопение.
– Ты правда думаешь, что я хочу услышать именно это?
Откровенно говоря, Майя не знала ответа на этот вопрос. Йолан уже много дней с ней не разговаривал. Он не пытался ни понять, ни утешить дочь. Когда он был дома, то часами сидел у очага, мрачно хмурясь, погрузившись в тяжёлые раздумья.
– Послушай, я знаю, что разочаровала тебя, и мне жаль, что так вышло… правда.
Йолан вскинул брови.
– Разочаровала? Ты так думаешь?
Майя озадаченно посмотрела на отца, и тот покачал головой.
– Я не разочарован. Я в ярости, Майя.
– О… – пробормотала девушка. Внутри у неё всё сжалось.
В ярости? В этом всё дело? Отец поэтому отказывается разговаривать с ней и не хочет видеть её? Боится, что в порыве гнева причинит ей вред?
– Боже мой, Майя! Тебя изгнали! Как, по-твоему, я могу к этому относиться?
