Клава и Александр - страница 26

Не будем обвинять ребенка. Она была простым, рядовым представителем младшешкольного сообщества. Школу она воспринимала как необходимое, но все-таки в чем-то обременительное занятие, и, как и все ее собратья дожидалась окончания уроков, рисуя в голове картины послешкольных событий. Оставаться после уроков, пусть даже и ради любимого рисования не хотелось. Да еще «добрые одноклассники» подливали масла в огонь. Шевцова – говорили они – ты у нас отстающая, поэтому тебя после уроков оставляют. Это было обидно.

На вопрос учительницы она ответила – приду. Но сказано это было таким тихим голосом и с той интонацией, когда понимаешь – нет, не придет. Что ж – сказала себе учительница – посмотрим. Клава не пришла. Но жизнь продолжалась.

Да и вообще, как однажды сказал ее папа, когда зашел вопрос о художествах: «Что это за профессия такая – художник? Я не понимаю. Получается у тебя рисовать, ну и рисуй себе на здоровье. В удовольствие, как хобби. А учиться этому, силы, время тратить. Нет, не понимаю. Чтобы потом в парке на стульчике сидеть, портреты прохожих за деньги рисовать? Нет. Я такой судьбы своей дочери не хочу. Пусть инженером будет или экономистом. Вот это я понимаю».

На том и порешили. Правы или неправы были родители не нам судить. Но на этом наш рассказ-отступление заканчивается. Перенесемся к исходной точке, к Клаве подростку. Не нужно перелистывать страницы назад. Я напомню, на чем мы остановились. На том, что Клаве нравилось одиночество. И до определенного момента окружающий мир казался ей добрым другом. Но, мы ведь знаем, что это до поры до времени. Каждому из нас, рано или поздно, приходится столкнуться лицом к лицу с иной стороной этого друга. Неприятной стороной. Что там говорил Вольтер? Все к лучшему в этом лучшем из миров? Возможно. Вот чем отплатил мир Клаве за доброе отношение.

Я должен предупредить читателя. Чувствую, что светлая лирика в этой части главы закончилась. Поэтому. Может, остановимся?

Если нет, то пошли дальше. Только чур, я тебя предупредил.

****

– Нет, нет Костик, ты не прав – говорил Валерик. – Ты однозначно не прав. Жизнь штука… я скажу тебе интересная. А то, что девчонка бросила, так это плюнь и разотри. Сегодня одна, завтра другая.

– Падла она – сказал Костик и замолк. Он вообще был немногословен.

Два друга сидели на кухне. Серые, давно нестиранные занавески полуоткрывали немытое окно. Слабый свет пасмурного дня нехотя проникал в это тусклое, прокуренное помещеньице. Кран выдавливал из себя водяные капли, и они протестующее ударялись о мойку. Драная и во многих местах замасленная клеенка покрывала стол. На столе: блюдце с недосохшими кусками черного хлеба, два стакана граненых и мутных, полбутылки портвейна, пачка «Пегаса» и пепельница.

Костик сидел, покачиваясь на табуретке, локтями уперся в колени, подбородок положил на кисти рук, взгляд его был задумчив. Это был подросток шестнадцати лет. Но выглядел старше. Такое бывает с молодыми людьми. В силу изначальной природы, которая отражалась в грубых, неандерталоподобных чертах лица Костика, либо в силу того обстоятельства, что он с ранних лет был вынужден познать жизнь во всем ее многообразии. Либо подобный эффект был вызван совпадением этих двух обстоятельств. Родители его, если можно так выразиться, далеко не принадлежали к высшей касте. Про таких, как он говорят – из неблагополучной семьи. Папа – вечный грузчик с вечно полосатой жизнью, в которой светлая полоса неизменно сменялась полосой запоя. Мама – поломойка в том же гастрономе, что и папа. Еще она мыла подъезды, поэтому дома была редко. Любила выпить. Прелый запах алкоголя и табачный дым не выветривались из дома. Нет, бывали и спокойные промежутки, когда семья становилась похожей на семью. Мать занималась уборкой, отец что-то чинил. Раздавался стук молотка. В кухне появлялся запах жареных пирожков. Проявлялся интерес к детям (у Кости был младший брат). Их даже по-доброму журили за неважные отметки. Но, к сожалению, такие дни были редкостью. Если их сложить вместе выходило чуть больше месяца за год. А в остальном: пьянки, скандалы, отец бьет мать. Та просыпается утром, на лице синяк, идет на работу. В общем, Костик познакомился с законами естественного отбора и борьбы за существование задолго до урока биологии на эту тему. Сидеть дома с пьяными родителями было небезопасно, поэтому много времени он проводил на улице. Собственно говоря, она-то его и воспитала. В восемь лет он попробовал первую сигарету. Угостили старшие ради забавы. Костик своими детскими наивными глазенками смотрел, как ребята постарше тянут дым из бумажных трубочек. Как потом довольно улыбаются, млеют. Ему тоже хотелось получить такое же удовольствие. В его жизни было мало радости. Судьба скупилась на любовь близких, сладости, игрушки. Это стоило денег, а денег у него не было. И вот однажды, когда он, разинув рот, смотрел на старших ребят, на то, как они курили, ему предложили попробовать. « На, мол, малёк, дерни!» Мог ли он отказаться? Конечно, согласился и с радостью. Каково же было его удивление, когда после затяжки сдавило горло, начался ужасный кашель, из глаз брызнули слезы, его даже вырвало. А «благодетели» смеялись, зажимали животы, чуть не падали от хохота. Душа ребенка растерялась. Сложно описать ту гамму чувств, которая возникла в его груди. И непонимание и обида и жалость к себе и желание умереть. Правда, он быстро успокоился. Сердце замерзло, в глазах навсегда погасла радость. Он ничего не сделал своим обидчикам, да и что он мог им сделать? В следующий раз он подошел к ним уверенно и показав на сигарету коротко сказал: «Дай!» Старший несколько удивился, пожал плечами, но дал. Костик подкурил. В горле запершило, но он сдержался, слезы навернулись на глаза, но ни одна не скатилась на щеку. Через какое-то время затошнило, и закружилась голова, но он устоял. Сделал последнюю маленькую затяжку и выбросил сигарету. К нему подошли, похлопали по плечу, сказали: «Молоток!» Он развернулся и быстро пошел чуть нетвердой походкой в сторону дома. В подъезде его вырвало. На следующий раз ему предложили сигарету как своему. Со временем втянулся. За сигаретой пришел портвейн, за портвейном хулиганство и воровство. В 14 лет он потерял невинность по пьяному делу с Лялькой пэтэушницей. Короче говоря, к шестнадцати годам это был молодой, но уже вполне зрелый волк. Был у него друг, одногодка Валерик. С этим история несколько другая.