Читать онлайн Владислав Чернышев - Клава и Александр

Пролог.

…. Ленивый ветер порывисто гонял по асфальту в разные стороны дорожную пыль. Серые тучи свинцовыми плитами давили на воздух и тела жителей планеты. Предрассветные сумерки только начались. Город еще спал – летом рассвет ранний. Чуть более сильный порыв ветра сорвал с верхушки содержимого мусорного бака воздушный целлофановый пакетик с ручками и парашютом повлек его вдоль улицы. Серые, облупившиеся пятиэтажки угрюмо и безучастно смотрели своими пустыми окнами–глазницами на его танец. Приблизившись к перекрестку, он столкнулся с внезапно упавшим на него лучиком солнца. В этой серой тяжелой атмосфере этот луч выглядел чем-то неожиданным и не совсем уместным. Это в туче, каким-то невероятным образом, буквально на мгновение образовалась крохотная брешь, через которую тут же проскочил, сгораемый от нетерпения, отпрыск небесного светила. Они немножко поиграли с пакетом, как два маленьких ребенка. Но тут, туча опомнилась и немедленно закрыла просвет, превратив окружающий мир в то же серое, безрадостное утро. Пакетик полетел дальше.

Остановился у дороги. Как послушный гражданин он постоял некоторое время у бордюра, подождал пока мимо него проедет утреннее такси, везущее пьяных подростков из ночного клуба, и только после этого, влекомый ветром, перелетел через дорогу. На середине тротуара он был безжалостно схвачен женской рукой.

– Пригодится – коротко и сухо сказала она грубым, дребезжащим голосом и небрежно засунула себе в карман.

Посмотрела по сторонам, повинуясь выработанной привычке, найдя что-то ценное, искать глазами нечто подобное поблизости. Но, кроме окурков и клочков оберточной бумаги ничего не было.

Как страшно может изувечить жизнь некогда милое, не лишенное очарования женское лицо. Нижняя губа была в два раза больше верхней и время от времени отвисала, открывая внутреннюю блестящую часть свою. Слюна, скопившаяся во рту, изливалась с краю. Зубы имели серо-черный цвет и были редкими. Раздутый нос. Серую, обвисшую, с желтоватым оттенком кожу лица, прорезали глубокие морщины в области нижних век. Волосы были безобразно взъерошены. Практически всю голову покрывала седина. В глазах неопределенного цвета читались усталость и безразличие, а также тупая, абсолютная покорность собственной судьбе. На ней была надета расстегнутая длинная, кожаная, мужская куртка, весьма потрепанная и износившаяся. В довершение всего от женщины пахло смесью перегара и мочи. Она несколько раз причмокнула губами, что вероятно указывало на испытываемую ей жажду.

Рядом с ней, опершись на ее шею правой рукой, стоял мужчина под стать. Лицо он имел одутловатое. Глазки казались маленькими от того, что были заплывшие. Под левым имелся след проходящего фингала. Волосы были подстрижены коротко, бобриком. На ногах он стоял неуверенно, видимо был крепко пьян, и если бы не надежная опора в виде женщины, пребывать в вертикальном состоянии было бы ему затруднительно. Как-то так повелось на Руси – не на кого мужчине опереться кроме как на женщину.

На тротуаре они стояли недолго. Тетка грубо пихнула своего попутчика в бок, приправив свое действие отборным словом. Тот встрепенулся, как ото сна, поозирался удивленно и пошел, ведомый своей подругой в глубь квартала к неизменной пристане бомжей – месту, куда более удачливые граждане выбрасывают мусор.

Часть первая.

Клава.

– Клавдия! – строгий голос отца заставил обернуться.

Личико девочки остановившейся у двери было испуганным и растерянным. Ей было на вид лет десять, одиннадцать. Нарядное, черное с серыми вставками, бархатное платье спускалось чуть ниже колен и подчеркивало стройную фигурку пояском вокруг талии. Густые, длинные, чуть волнистые русые волосы опускались почти до поясницы, у лба были захвачены изящной, черной гребенкой. Черты лица не были выразительными, но маленький нос, пухловатые губы, широко раскрытые серые глаза на круглом лице имели спокойный и приятный вид. В руках девочка держала большого, светлого плюшевого медведя. Вся она дышала непорочностью, юностью, свежестью, чем-то первозданным.

– Клавдия вернись! – негромко, но повелительно настоял отец.

Девочка опустила головку и покорно, медленно пошла обратно.

– Я хочу с тобой поговорить, а ты убегаешь. Я еще не закончил – продолжил отец негромким, но твердым голосом. – Разве я сказал – можешь идти?

Дочка молчаливо стояла рядом с родителем, опустив свою голову. Папа сидел в высоком кресле с массивными, резными подлокотниками. Это был уже зрелый мужчина сорока пяти лет. Его слегка вьющиеся, с проседью волосы аккуратно сидели на голове. Взгляд серых глаз был сосредоточен. Он упирался предплечьями в подлокотники, немного наклоняясь, вперед. Спина была выпрямлена идеально, казалось, что он готовится подняться. Внимательно смотрел на свою дочь. Нет, нет, он никогда не кричал на нее и тем более, никогда не бил. Это был человек в высшей степени интеллигентный и воспитанный. И это, несмотря на пролетарское происхождение, правда, что-то в семье поговаривали о наличии в роду лиц священного сана, но это было неточно и являлось семейной тайной.

Не будем скрывать, что причины недовольства своим ребенком у папы были. Дело в том, что они своей семьей, которая включала еще маму, находились в гостях у своих знакомых. Большая квартира, паркетный пол, сквозные комнаты. У знакомых была тоже дочка примерно того же возраста, что и Клава. И, как это часто бывает во время детской игры они не поделили куклу, причем довольно старую и неинтересную, но почему-то обе посчитали себя, в праве распоряжаться ей по своему усмотрению. Кукла представляла собой высокую девочку в длинном белом, хлопчатобумажном платье, сшитом, видимо, самой хозяйкой. Некоторое время они пытались выяснить, кто имеет больше прав на нее. Но, компромиссное решение найдено не было, они перешли к физическим действиям, а именно перетягиванию несчастной куклы. Одна держала за голову, другая за ноги. Все это сопровождалось визгами и криками, требованиями отдать. В итоге они переместились из детской в коридор, соединяющийся с гостиной и, естественно, привлекли внимание взрослых. Но, не успели взрослые подойти к месту битвы, как тонкая шейка пластмассовой красавицы не выдержала, и изящная головка оказалась в руках гостьи, а хозяйка упала на заднее место и заплакала, качая на руках обезглавленное тело куклы. Так неприятно терять, что-то пусть и не слишком важное, но то, к чему очень привык. Девочка горько зарыдала. Хозяйку быстро успокоили, пообещали наладить. Папа Клавдии взял куклу в руки, задумчиво посмотрел на нее, постукал о ладошку, сел в кресло и печальным тоном обратился к дочери:

– Клавдия, ты меня огорчаешь.

Девочка молчала, глядя в область отцовской груди и, упершись носком правой ноги в пол, качала ей из стороны в сторону. Отец продолжал:

– Ты поступила скверно. Воспитанные девочки так не делают. Ты со мной согласна?

Девочка кивком подтвердила согласие и, схватив лежащего на полу большого плюшевого медведя, побежала в сторону детской.

– Клавдия вернись!

Она вернулась.

– Я еще не все сказал. Разве я сказал, что закончил и ты можешь идти?

Возникла пауза. Папа выжидательно смотрел на дочь, приподняв подбородок. Та стояла, опустив глаза, и крепко прижимала к себе плюшевого мишку, как бы ища у него защиты. Мама Клавы, молодая женщина лет тридцати, стояла в стороне, нервно сжимая руки, и глядела своими большими, широко открытыми глазами на эту сцену. Во взгляде ее читалось замешательство и неловкость перед знакомыми, а также беспокойство за дочь и подспудное желание защитить ребенка и в то же время понимание невозможности такой защиты. По всей вероятности, эти сцены не были редкостью в их семье. Папа продолжал смотреть на дочь и, приняв паузу за согласие, продолжил:

– Правильно, не сказал. От чего же это вы сударыня решили, что можете вот так взять и сбежать. Набедокурили, так извольте держать ответ.

Хозяин дома, молодой мужчина, имевший характер мягкий и незлобливый, раскрыл руки со словами:

– Да ладно, всякое бывает…

– Нет не ладно – не глядя, отстранив его рукой, резко перебил экзекутор.– Воспитание детей дело непростое. Тут только дай расслабиться, не заметишь, как чадо тебе на голову сядет, а потом вырастет из него неизвестно что.

– Алексей – примиряющим тоном воззвала его жена.

– Что Алексей? Это все ваши нежности, милая моя. Избалованность. Все это до добра не доводит. Ребенку строгость нужна, иначе толку не будет. Со мной не сюсюкались, со мной….

Он продолжил в том же духе, но пока он продолжает, следует отметить железную выдержку человека. Несмотря на ситуацию, тон его не был повышен или истеричен. Говорил ровно, размеренно, поучительно, но ей богу! лучше бы кричал.

– …да, да дорогая так-то. И не надо на меня так смотреть.

Хозяин не выдержал, махнул рукой, мол, сами разбирайтесь и, дернув свою жену за руку, удалился вместе с ней и с дочкой в гостиную. Дочь периодически оглядывалась на происходящую сцену поучения.

– А вы барышня – обратился он к Клаве – положите медведя и послушайте. Хм, хм. Мы пришли в гости – так?

Дочка кивнула.

– А как должны вести себя гости?

Пауза.

– Клава, смотри мне в глаза, я с тобой разговариваю, а ты в пол смотришь. Ну, так как же ведут себя гости? Правильно, прилично. Разве бы тебе понравилось, чтобы твои гости ломали игрушки?

Девочка отрицательно повертела головой из стороны в сторону.

– Вот. А ты что делаешь? Ну, неужели нельзя поиграть тихо, спокойно? Почему обязательно нужно ссориться, спорить, отнимать у другого? А дальше что будет?

Девочка смотрела на папу.

– Молчишь, вот то-то и оно что молчишь. Ну и что мне теперь с тобой делать? Мы с мамой стараемся, уроки с тобой делаем, за город выезжаем, наряды покупаем, игрушки разные. И вот благодарность – поведение из рук вон.

Он потряс, в подтверждение своих слов, безголовой куклой, зажатой в правой руке.

– Ну и как мне тебя наказывать? А ты как думала? Провинилась – отвечай.

Из глаз девочки неспешно покатились слезы.

– И не надо плакать, не надо, не разжалобишь.

– Алексей, перестань издеваться над ребенком – не выдержала мать.

– Спокойно – отстранил тот ее ладонью. – Ладно – сдался отец – пока свободна, но учти, над наказанием я еще подумаю.

Отец встал, оставив куклу инвалида в кресле, и пошел к хозяевам. Девочка ринулась, утирая своими маленькими ручонками слезы, к матери, обхватила ее, прижалась лицом к животу и прерывисто зарыдала. Мать начала гладить ее по голове и шептать что-то успокаивающее.

Отец же преспокойно вернулся к хозяевам и вольно расположился в глубоком кресле. «Ох» – он развел руки в стороны и блаженно улыбнулся. Это был вид человека сделавшего что-то важное и доброе. Сцена позади больше его не интересовала.

– Нет, все-таки, что не говори, а воспитание детей – штука непростая – махнул он указательным пальцем в знак весомости произнесенного утверждения и взялся за чашечку недопитого кофе.

– Я помню, в детстве папка и ремнем бывало меня бил. «Ум-м» – издал он звук признательности кофейному вкусу.

Поставил чашку на журнальный столик и глупо улыбнулся. Растеряно посмотрел на хозяев и взглядом задал немой вопрос, мол: что это вы так на меня смотрите? Лица их были как каменные. Не то, чтобы они смотрели на него с осуждением или презрением, но было в них что-то такое. Что, пожалуй, трудно выразить словами, и вместе с тем становиться понятно, стоит лишь взглянуть. Какое-то несогласие и одновременная неловкость, мешающие дальнейшему плавному течению беседы. Прошло некоторое время, и Алексей обратился непонимающим голосом: