Читать онлайн Элина Васильева, Елена Васильева - Клетка и жизнь

Дай мне руку – на весь тот свет!

Здесь мои – обе заняты.

Марина Цветаева

Любовь ЛЯСС

Кандидат биологических наук; научный сотрудник

Северо-Западного

университета (Чикаго, США).

Дорогой Юрий Маркович!

Мы знали друг друга много лет, и полжизни я прожила от Вас далеко – на другой стороне океана. Как получилось, что я не написала Вам ни одного письма? Ведь короткие встречи и короткие малосодержательные телефонные разговоры не могли заменить писем. Не знаю. Это было неправильно. Сейчас, когда Вы уже не прочтете это письмо, я решила его написать.

В год моего поступления на биофак нашим соседом по даче был Лев Манусович Шабад. Он рассказывал мне прекрасные байки по биологии, которые я запоминала слово в слово (Шабад был потрясающий рассказчик) и которые в результате помогли мне получить свою пятерку на экзамене. Когда на первом курсе надо было выбирать кафедру, тот же Шабад сказал мне: «Надо идти туда, где Юра Васильев». Так я впервые услышала Ваше имя.

По-настоящему я рассмотрела Вас на биологическом («Васильевском») семинаре, месяца через два после начала первого семестра. К этому времени я в глубине души уже понимала, что попала не туда, и сильно тосковала. И вдруг: этот Ваш чудесный язык, насмешливый, книжный, с литературными реминисценциями, без которых мне было так тоскливо на биофаке, умные глаза, восхитительнейший нос и (чудо, чудо!) интересная биология. К добру или к худу, но только из-за Вас я осталась на факультете.

А позже я оказалась у Вас в лаборатории, и в течение многих лет мы виделись почти ежедневно. Я училась от Вас всему. Я бы стала другим человеком, если бы не знала Вас.

Я поняла, как стыдно болтать поверхностно о том, чего не понимаешь до конца, как смешна всякая патетика, как нельзя ни о ком судить безапелляционно. Это последнее было особенно удивительно. Вы рассказывали что-то неожиданно хорошее о тех, кого мы по своей глупой молодости готовы были закидать камнями.

Вот, кстати, еще один урок, который Вы мне преподали. Мы были вместе, кажется, на какой-то конференции, и я четко помню, как мы идем по тропинке по краю леса и я говорю с умным видом: «Вообще-то евреи иногда бывают ужасно неприятными». Вы резко останавливаетесь и отвечаете: «Нет ничего отвратительней, чем стыдиться своих родственников». Я и сейчас краснею, когда это вспоминаю.

У меня застряло в памяти – чтобы потом вынырнуть в нужный, уже взрослый, момент, – как Вы любили своих детей, как все им прощали, как кидались помогать, а не осуждать. Я думаю, что мне было потом легко и естественно тоже стараться так поступать только благодаря Вашему примеру.

А в лаборатории я Вас побаивалась, всегда больше всего на свете хотела, чтобы Вы меня похвалили. Помню, как я шла к Вам в кабинет, со слайдами в планшете или с клетками на чашках, и всегда очень-очень трусила.

Все самое главное, существенное, без чего нельзя заниматься никакой наукой, великой или совсем маленькой и скромной, было усвоено в те ранние годы в Вашей лаборатории. Например, Вы научили своих студентов, планируя любой опыт, первым делом обдумывать контроли. Помните, Вы всегда цитировали Лысенко, который на вопрос, где контроль, а где опыт, отвечал: «По результатам разберемся». Вы внушали нам, что чуть-чуть нечестные результаты ничем не лучше, чем полное вранье, а этот урок дорогого стоит.

А Ваше вечное:

До чего же назидание в рифму хорошо запоминается, особенно когда оно звучит у меня в ушах Вашим голосом.

По моим рассказам Вас полюбил мой сын и неизменно в третьем

лице называл Вас не «Васильев», как многие, а уважительно «Юрий Маркович», что звучало ужасно смешно и трогательно в устах американского мальчика, который никого больше в жизни не звал по имени-отчеству. В какой-то момент он приезжал к Вам, когда Вы гостили в Америке, и Вы рассказывали ему о чем-то важном и интересном, а мое сердце радовалось.

Спасибо Вам за то, чем Вы были для меня. Спасибо за то, что я вспоминаю Вас так часто, простите, что (как это всегда бывает) я почти ничего этого не сказала Вам, пока Вы еще могли меня услышать. Хотя хороша бы я была, если бы и попробовала. Один раз, помню, сделала слабую попытку поблагодарить Вас за что-то и в ответ услышала ехидное: «А ведь мог бы и ножичком» (из очередного анекдота, которых Вы знали безмерное число, и которые все (!) были смешные).

Никто из тех, у кого я работала с тех пор, не приблизился к Вам ни на миллиметр. Они были начальники, а Вы – Учитель. Самый любимый учитель, на всю жизнь.