Он выслушал голос в голове, но не последовал его советам. Некоторые поступки просто положено совершить, не рассуждая о том, что они значат и не убит ли в них изначальный смысл.
…День стоял солнечный, удивительно красивый – до тянущего чувства где-то на смыкании рёбер. У Альена редко выдавались такие дни. Он почти не думал, медленно вникая в каждый свой шаг по широкой дороге, в каждый вдох, наполняющий лёгкие чистым воздухом, в каждую птичью трель, весело скользящую из рощ в предместьях порта. Всё вокруг вгоняло в сосредоточенное изумление, и даже чернота теней от тутовых деревьев, насаженных вдоль дороги, напоминала тайные письмена, в которые кто-нибудь древний и мудрый вложил неразгаданный смысл.
Солнце сияло мягко и не обдавало злым жаром, как здесь обычно бывало, – заботливо кутало в золотые лучи, похожие на масло из горшочка Зелёной Шляпы. Глаза тонули в бирюзе неба. Альен брёл рядом с носилками, на которых покоился Бадвагур – спокойный, бородатый, сложивший на груди большие жилистые руки, – и, как это ни дико, вдумывался в красоту и благость текущего «сейчас». Обетованное виделось ему как никогда целым, и, если бы тут же, за поворотом, безо всякого океана начался Лэфлиенн с драконами и кентаврами, он бы нисколько не удивился.
– Долго ли ещё, господин волшебник? – нарушил тишину один из рабов-носильщиков – крепкий парень, хотя и изящный, как все миншийцы. Немного похожий на Ван-Дир-Го; но это сходство, быть может, подсказало Альену расшатанное воображение.
– Нет, мы почти пришли… Вон за тем холмом.
Раб и его товарищи не выглядели напряжёнными: ноша оказалась лёгкой для них. Альен не был уверен, что у него хватило бы сил (не буквальных, разумеется) поднять Бадвагура с помощью магии – потому и обратился к королю. И сделал это в отсутствие Сен-Ти-Йи. Не мог заставить себя думать, что в итоге она всё равно узнает об участи Бадвагура, о месте, где агх найдёт последний приют… Если бы был смысл драться за то, чтобы это осталось тайной, он бы, наверное, дрался.
– Я хотел сказать кое-что… Лучше сейчас, пока мы не начали, – скороговоркой произнёс Ривэн, когда рабы остановились и по знаку Альена опустили носилки на землю. – Две статуэтки, которые он не закончил… Они ведь по-прежнему в той ночлежке?
– Наверняка, – сказал Альен, оглянувшись. Он понизил голос: рабы могли знать дорелийский или вообще оказаться шпионами Сен-Ти-Йи.
Ривэн был непривычно бледен и отводил глаза. Ему-то, однако, тут нечего стыдиться: забыть о статуэтках было почти подло со стороны Альена. «Наверное, я не закончу её», – сказал Бадвагур, через силу улыбаясь в подвальчике со специями. А он даже не удосужился разыскать его последние работы…
«Что ж, вот и ещё одна моя подлость, – подумал Альен, глядя на курчавые рыжеватые волосы и по-детски пухлые щёки – до сих пор не впалые, хотя и потерявшие румянец. – И, по твоей логике, ты ещё раз должен простить меня».
Тепло-прохладный воздух с ненавязчивой лаской жался к лицу и рукам. Альен стоял, беззащитно подставляясь ему, думая о рокоте моря за видневшимися отсюда стенами порта. Несколько светло-серых, почти белых валунов рабы короля притащили заранее, и они лежали в стороне, придавив короткую сочную траву.
– Одна из них – его невеста, – тем же севшим полушёпотом продолжал Ривэн. – А другая…
– Знаю, – перебил Альен. – Кинбралан.
– Твой дом, – сказал Ривэн – так, будто Альен неправильно выразился. – Он делал её для тебя.
