Торадзе моментально вскипела.
– На что вы намекаете?
– На то, что личная жизнь свободного и обеспеченного мужчины всегда становится предметом обсуждения, а вы же руководитель организации, к тому же женщина, не слепая, не глухая, – льстиво пояснила Агата.
Торадзе не купилась на ее тон.
– Я ничего не знаю о том, с кем он спал, если вас это интересует, – зло произнесла она. – Вас же это интересует, верно? И ничего больше. К тому же Солнцева убили в Турции, я вообще не понимаю, какое отношение имеет к этому наш спорткомплекс. Это все печально, конечно, но здесь вам нечего делать.
– Мы просто проверяем все варианты, – сказал я.
– Проверяйте их в других местах и не суйте нос, куда вас не просят, – грубо ответила Торадзе. В этот момент она стала почти некрасивой.
– Мы бы хотели пообщаться с его ученицами, – сказала Агата, сделав вид, что не обратила внимания на ее грубость.
Торадзе встала.
– Список у секретаря. А сейчас прошу меня извинить, очень много дел.
Нас столь бесцеремонно выставили вон, что мы даже опешили. Секретарь, явно предупрежденная, без лишних слов дала нам листок бумаги с тремя именами. Я вежливо поблагодарил ее и лучезарно улыбнулся, чем, кажется, вызвал бурную реакцию, поскольку она покраснела, пробурчала что-то под нос и едва не села мимо стула. Агата смотрела на мои кривляния с усмешкой.
– Фомин, ты, оказывается, Казанова. Я даже думала, ты начнешь ей руки целовать. Тебе надо остепениться, семью завести, детишек.
Агату иногда заносит, и она может позволить себе хамский выпад, часто довольно обидный для постороннего, если бы он ее слышал, но, как правило, она высказывает свое мнение вполголоса. Хотя достаточно посмотреть с укором, чтобы вернуть ее на землю с небес. Вот и сейчас, натолкнувшись на мой осуждающий взгляд, она благоразумно сдержалась и оставила при себе мнение о внешности секретарши и моей личной жизни. У нее самой-то не особо складывались отношения.
– Была такая мысль, – скромно признался я. – Вдруг придется возвращаться, а так какой-никакой, а контакт.
– Думаешь, придется? – засомневалась Агата.
– А ты думаешь, нет?
– Надеюсь. Дело мне официально не передали, я вообще не представляю, у кого оно. Распоряжение начальства поводить носом я выполнила. Торадзе права: Солнцева убили на территории другого государства, я даже отдаленно не могу представить, в чем должна заключаться моя помощь в расследовании.
– То есть домой к нему мы не поедем и фигуристок опрашивать не будем?
– Стас, я не вижу в этом смысла, кроме голого энтузиазма. Это, если припрет, и на твоего Литухина можно спихнуть, пусть практикуется в допросах свидетелей. У тебя что, мало своих дел?
Своих дел у меня хватало, так что спорить я не стал. Однако в машине я пару раз поглядывал в зеркало и видел, что Агата хмурится и о чем-то сосредоточенно размышляет. И мне казалось, я знаю о чем. Я хотел ее приободрить, мол, не переживай, но не успел. Ее телефон зазвонил, и Агата после сухого «да?» несколько минут слушала своего собеседника, а затем отключилась и повернулась ко мне.
– Похоже, я еду в Турцию, – мрачно сказала она.
– Ну, нормально, – одобрил я. – Только почему ты? Ты разве знаешь турецкий? Вряд ли тебе придется там загорать и ходить по сувенирным лавкам.
– Представь, я знаю турецкий, – огрызнулась Агата. – Я же все детство прожила в Казахстане, ходила в турецкую школу. Правда, от недостатка практики я позабыла почти все, английский знаю лучше, все-таки была практика. Шеф вспомнил наше старое дело и решил, что я – идеальная кандидатура для взаимодействия с Интерполом. Дословно это звучало так: стой, кивай и не отсвечивай. Так что завтра я улетаю и оставляю хозяйство на тебя.
