– Катарсиса? – Она скривила лицо; не угадал. – А чего тогда?
– Не знаю я! Не веришь твоим героям – слабые и бесхарактерные они. Слишком много сомневаются и плачутся, не принимая никаких решений. – уверенно проговорила Сьюзи, будто бы действительно в этом разбиралась. – Настоящие же люди не такие. Они даже когда плачут…
– Нет, Сьюзи, ты не права, – ощетинился Эрик, немного посуровев. – причем довольно сильно. О каких людях ты говоришь? Ты знаешь тех, кто не сомневается? Познакомь. Валяй, давай! Мои герои сильные своими слабостями – так, как и в жизни. Они ошибаются и сокрушаются, бредут и … – он повысил голос. Почти кричал, скривившись.
– Эй, слушай, я не хотела… – изменившись в лице, попыталась перебить она.
– …и в этом все их величие, разве нет? Люди не такие! Вы поглядите! Кто не такой? Ты, может? – понемногу закипал Эрик, наливаясь краской. За годы отсутствия Сьюзи совсем забыла, как ревностно он относился к себе и своему творчеству. В плане творчества он был настоящим диктатором – она всегда думала, что все его проблемы из – за нереализованных возможностей; старалась избегать споров с ним, но иногда забывала. – Ты, приехавшая и заплакавшая, увидев меня, Сьюз? Ты, которая уехала, как только появилась та коробка? Боже, Сьюзи! Люди – именно такие, всегда были такими и такими будут! Они слабы, но велики – убедись сама, посмотрев в зеркало! Ты забыла, да? Забыла, Сьюзи, как…
– Эрик, прошу, давай не…
– …разве сложно? Ты, глупая, даже не представляешь всей ситуации, не видишь выходов, не ищешь решений! Зачем ты вернулась, Сьюзи? Ты не собираешься прекращать ту дрянную жизнь – просто тебе так захотелось, и ты даже не подумала, почему! – бушевал он. – Не ищешь решений, хотя они и есть, они рядом, только руку протяни, но нет, не тянешь. Ставишь на весы клубы и списки, хотя надо было поставить две своих жизни – и выбрать наконец! Тебе девятнадцать, черт, а ты мечешься между грязью и тем, чего не существует, хотя давно могла бы…
– Эрик, я умоляю, Боже, пожалуйста, не здесь, я прошу – протянула сдавленным голосом, полным отчаянья, Сьюзи. Она заметила, как женщина, сидевшая в углу и раньше их не замечавшая, покачала головой, метнув в нее взглядом, полном осуждения. Она слышала краем уха, как шептались позади нее. Она со слезами на глазах видела разъяренного уже друга, что чуть ли не кричал, окончательно покраснев.
– Боже, выбери наконец! Вернись, Сьюзи, насовсем и навсегда, женись и живи своей жизнью, а не теми остатками, дура! Ты можешь… можешь все и прямо сейчас, хоть свой здесь клуб открой, Сьюзи! Где, скажи мне, где теперь моя подруга? Здесь или нет? Кто сидит передо мной, раскаиваясь в настолько ужасных вещах, что я уже второй день не могу отойти от этого? Эй, Сьюзи, послушай, прошу, – дрожащим голосом кричал он, зачем – то схватив пустую чашку в руку. Он не слышал, что кафе замолчало окончательно – все внимание было приковано лишь к ним двоим. Она не слышала, как билось его сердце – но ее чуть ли не остановилось в тот миг. Она чувствовала подступающие к горлу слезы.
– Что ты там устроил, ты…
– Клуб достопочтенных шлюх передает вам привет! – бодро сказал ей ряженый и что – то быстро всунул в ее руку. Она ошалело смотрела на него, силясь что – то спросить; впрочем, ряженый и не думал с ней разговаривать. Широко улыбнувшись, он перешел дорогу и направился к дому Доуксов. Подойдя к почтовому ящику, он что – то бросил и им, после чего схватился за велосипед Билла Доукса, милого мальчика, который никогда не убирал за собой свои вещи.
