– Я не орнитолог и не фенолог, а филолог – стало быть, литературой.
– Интересно, ой, ой, интересно! Завидую, завидую, – осклабился Николай Федорович, – а я вот инженер, простой инженер.
– Да и я вот простой литературовед, – защитился Бахтин.
– Ах, нет, нет, не скажите, литература – это, знаете, литература… Да… Это, знаете, это не всякий может. Уважаю, очень уважаю!.. Левушка! – вдруг закричал простой инженер, уважающий литературу. – Левушка! Поди сюда!
Из дома вышел высокий мальчик лет тринадцати, рыжий, сильно конопатый, с большим ртом и оттопыренными ушами.
– Вот, рекомендую, мой сын, Лева, – сказал Николай Федорович и испытующе поглядел на Бахтина.
– Лев Николаевич, – выдержал экзамен Максим и улыбнулся.
– Вот именно, вот именно, – подтвердил гордый отец, – не Толстой, конечно, – Павловы мы, но все же, все же… Левушка, покажи, пожалуйста, вот Максиму… мм… Менандровичу комнату.
– Ну что ж, пойдем, Лев Николаевич, – сказал Бахтин, обняв мальчика за плечи.
– Пойдем, – как-то вяло сказал мальчик и, освободившись от руки Максима, пошел по дорожке к дому.
Комната оказалась уютной, хотя несколько сырой. В ней были полуторный топчан с тумбочкой, круглый стол, накрытый плетеной скатертью, кресло, два стула и шкаф.
– Вот, эта комната, – как бы нехотя проговаривал Лева давно затверженный урок, – она, как видите, пока сыровата, но дело в том, что дом еще не прогрелся, солнечных дней пока было мало, да и топили только один раз. Мы еще пару раз протопим – печка за этой стеной, в дедушкиной комнате – и все будет окей – вся сырость уйдет. А вот веранда; здесь можно поставить раскладушку, ну, или что там хотите, а здесь холодильник. Восток слева, так что, видите, солнце, будет на веранде от восхода и до заката.
– Хорошо, очень хорошо, – сказал Максим. – А что, ты-то сам где проводишь лето? Уедешь куда-нибудь или здесь, на даче?
– Да я хотел в пионерлагерь, а они говорят: нет, давай на даче, ты же знаешь, дедушку не с кем оста вить, он болен, ему за восемьдесят. Я говорю: а дачника вы зачем пускаете? Он и присмотрит. А они говорят: не говори глупостей, так надо, и дедушка тебя любит, знаешь как, вот и поживите. Ну, и придется, видно, здесь.
– А что же родители, разве они не будут на даче?
– Нет, они приезжают только на субботу-воскресенье. Мама говорит, что не может после работы мотаться черти куда.
– Ну что ж, Лев Николаевич, будем вместе присматривать за дедушкой. И скажи уж, кстати, как его зовут.
Лева выдержал паузу – значительную и по времени и по смыслу, который в нее вкладывался, – потом сказал, быстро взглянув на Бахтина:
– Его зовут Федор Михайлович…
– Как? – поперхнулся Бахтин.
– Федор Михайлович…
– Н-да-а, – протянул Бахтин и вдруг развеселился. – Послушай, а ведь я знаю, как будут звать твоего сына и внука! Сказать?
– Интересно, – почти лениво сказал мальчик и выжидающе остановился.
– Сына ты назовешь Сережей, и он будет Сергеем Львовичем, ну а Сергей Львович, конечно же, станет отцом Саши – Александра Сергеевича! Так?
– Почем вы знаете? – смутился Лева.
– А разве не так?
– Мне папа говорил, что это должно быть так, что это давно задумано.
– А сам ты как к этому относишься?
– Да я не знаю, не думал еще об этом, только мне не нравится, что все зовут меня Львом Николаевичем.
– Ты не любишь свое имя?
– Имя как имя. Но вон соседа зовут Митькой, там вот Ирка живет, здесь Степка, а я – Лев Николаевич.
