– Братан, ты ведь не знаешь даже о том, что у меня за душой нет ни копья… Для меня эта забегаловка ничего не значит…
Прапорщик в ответ засмеялся и весело произнес:
– Эх ты, салага! Санька, ты думаешь, что я такой глупый и наивный… Мне и без тебя ведомо, что у советского солдата в кармане ничего нет. Мои капиталы тоже давно поют романсы. Ты ведь не знаешь, почему я здесь долго торчу. Торчу по причине того, что у меня голова немного автомобилем пахнет. Майор в этой технике вообще ничего не волокет… Я езжу вместе с земелей к немцам и ищу ему авто… Вот он и немного мне подбрасывает. Где он эти марки берет, мне неведомо, да и зачем мне все это. На пиво есть, бабу в части я имею…
От места дислокации рыболовов до немецкого гаштедта было метров пятьсот, не больше. Кузнецов невольно залюбовался небольшой деревянной постройкой, которая была в прямом смысле втиснута в сосновый лес и находилась в метрах пяти, а то и меньше, от реки. Самовольщиков поразила тишина в довольно просторном помещении, которое было перегорожено на две половины живыми цветами. Часть из них находилась в специальных высоких подставках, часть свисала из небольших горшочков, которые были прикреплены к потолку. За столиками было не так уже и много посетителей. На вошедших, как показалось Александру, никто внимания не обратил. Официант, это был довольно толстый мужчина с загорелым лицом, лениво подошел к столику. Заказ был не очень сложный. Минут через пять к русским на столик поставили два бокала пива и две сосиски с булочками. От приятного запаха у Александра потекли слюньки, он уже давно хотел кушать и пить. Едва рыболовы прикоснулись к пиву, как позади их раздался истошный, несколько дрожащий голос:
– Русс, швайне, раус, раус…
Русские невольно оглянулись назад и увидели в самом углу помещения небольшого роста мужчину. На вид ему было лет тридцать, а может и даже больше. Он сидел за столиком один и потягивал пиво из небольшого бокала. Рядом с ним на полу сидела огромная собака с уродистой мордой. Кузнецов никогда не видел такую псину и поэтому не напрягал свои мозги к какой породе отнести это довольное мощное животное. Самовольщики от истошного крика немца и от его страшной собаки на некоторое время даже опешили. Особенно трухнул Александр. Ему не верилось в то, что немцы ГДР могут так по-наглому выгонять его из питейного заведения, которое он посетил впервые в своей жизни. Верзила чихал на это заведение и на этих немцев, если бы его, как и сотни тысяч других молодых ребят, не призвали на защиту завоеваний социализма.
Первым из оцепенения вышел Чернов. Он медленно встал из-за стола и со своей «высоты» презрительно посмотрел на немца, который, словно заводной, продолжал кричать:
– Русс, швайне, вег, раус…
Прапорщик, скорее всего, решил показать свою гордость и независимость перед немцем, рыжая борода которого чем-то напоминала болотную кочку. Николай, сильно сжав плечо своего собеседника, громко по-русски произнес:
– Санька, я еще возьму пачку сигарет назло этому уроду… Пусть знает то, что его никто не боялся и никогда не будет бояться…
На некоторое время наставник армейского салаги замолчал и все смотрел то на немца, то на его большую псину. Затем слегка хлопнул рукой по плечу верзилы и тихо произнес:
– Кузнец, давай собирай наш провиант, на свежем воздухе будет лучше аппетит…
Затем Чернов решительно направился к ресторанной стойке за сигаретами. Посетители пивнушки на инцидент никак не прореагировали, все сидели и молчали. Замолчал и крикун.
