-
Подожди-подожди! Так те деньги, которые ты мне передала, они от деда были? –
пораженно спрашиваю я.
-
Ну да, от него, - нехотя признается бабушка.
-
А я тогда удивлялась, откуда у тебя такая большая сумма. Но ты про какой-то
вклад все говорила. Про проценты…
-
Да какой вклад, - машет рукой бабушка. – Помнишь же, как мы жили. Но я бы не
стала выдавать себя за благодетельницу. Это все дед твой. Запретил мне
рассказывать о деньгах. А ты про него и не спрашивала. Ну, я и не стала.
-
Понятно, - задумчиво произношу я.
Раздаются
шаги, и в комнату входит Макс с пакетом в руках.
-
Все, что смог найти, - извиняется он, выгружая на стол тортик, пачку печенья и
конфеты.
-
Ох и накупил! – чуть ворчливо говорит бабушка, но я знаю: ей приятно.
И
по тому, как она разливает чай, как подкладывает Максу на тарелку сладкое, я
понимаю, что блондин ей понравился. Около часа мы ведем светские разговоры ни о
чем, потом я начинаю намекать, что нам пора уходить. Бабушка поджимает губы:
она явно обижена. На прощанье она сует мне в руку листок, где круглыми буквами
карандашом написан адрес.
- Вот, возьми, - говорит она недовольно. –
Обещала тебе передать, коли спрашивать будешь. Я грех на душу не возьму. Держи.
Я
растроганно целую бабушку.
-
Я тебя жутко люблю, бабуль, - шепчу я ей, целуя сморщенную щеку.
Бабушка
отмахивается от меня, но я вижу в ее взгляде грусть и любовь.
-
Почаще заглядывай, Лизочка, - говорит она дежурную фразу.
-
Конечно! – привычно отвечаю я.
Макс
неожиданно обнимает бабушку.
-
Ух какой! – растерянно говорит она, разрумянившись, и дрожащими руками
поправляет очки.
Ноги
у меня уже приплясывают от желания бежать дальше. Я получила то, что хотела.
-
Наши следующие действия? – резонно интересуется Макс, когда мы выходим на
улицу.
-
Подожди!
Я
пытаюсь найти на телефоне адрес. Название деревни, где якобы обитает мой дед,
мне ничего не говорит. В детстве я его помнила, но за давностью лет оно
вылетело из головы. Где эта улица, где этот дом? Где этот дедушка?.. О, вот он!
Не ближний свет, но на машине за час или два добраться можно.
-
Я правильно понимаю, что ты хотела получить от бабушки информацию о ком-то? –
продолжает допытываться Макс.
-
Да. О своем деде. Мне почему-то кажется, что он в курсе происходящего. По
отдельным обмолвкам в разговорах, по намекам. В детстве я не придавала этому
значения, но сейчас…
-
Понятно. И где он живет?
Я
задумчиво смотрю на Макса. Нет, я ему доверяю, но осторожность не повредит.
-
Мы сейчас туда поедем, и ты все узнаешь, - уклончиво отвечаю я.
Макс
улыбается и кивает, признавая мое право на таинственность.
Наш
дом, где я жила с родителями, машет мне издалека ветками давно отцветшей
сирени, свешивающейся из-за забора. Макс расплачивается с таксистом, и мы
выходим, стараясь не обращать внимания на машину, которая словно в раздумье
остановилась метров в пятидесяти позади нас.
-
Пасут, - констатирует Макс. Я молча киваю.
Мы
направляемся к дому с голубыми крашенными стенами и облупившимися белыми
наличниками. У меня привычно щемит сердце.
Когда
родители погибли, меня забрала бабушка. Дед, как я уже говорила, не явился даже
на похороны. И обида на него стала окончательной и обжалованью уже не
подлежала.
Я
почти каждый день после школы прибегала в наш дом. Там меня и находила бабушка:
рыдающую в обнимку с маминым халатом или свернувшуюся на родительской кровати.
Бабушка старалась не сердиться, хотя я только позже осознала, чего ей стоило
сдерживаться. Она в одиночку переживала смерть единственной дочери, тянула
работу, которую не могла бросить (ведь ей теперь надо было меня растить), да
еще и моталась почти каждый день после работы на другой конец города, чтобы
отыскать и утешить сироту. Через некоторое время она догадалась перевести меня
в школу рядом со своим домом, и побеги прекратились. Но я еще долго в выходные
приезжала в пустой дом родителей, доставала ключ из-за желоба на стене и
бродила по кладбищенски молчащим комнатам.
