– …прячьтесь, – говорит Таймбург.
– А?
– Прячьтесь. Они будут искать вас… таких, как вы… вам надо затаиться, всем…
– С-спасибо, – мой голос меня не слушается.
– А копию мою уберите… или это повредит мне?
Понимаю, что тут нужно соврать, что увы, это навредит городу, еще как навредит, так что придется оставить…
…прячусь в маленькой гостинице на маленькой площади, молюсь, чтобы не нашли…
…Клокбург. Город часов, безумный часоворот, затягивающий в бесконечность, часы, которые показывают не время, а что-то, что пожелают сами…
…Букбург, город – раскрытая книга на неведомом языке, город, который хочется читать страницу за страницей.
Таймбург – город времени, нет, не так, город – само время, в котором можно заблудиться, блуждая от эпохи к эпохе…
Атемпус – город-безвременье, город по ту сторону времен и пространств.
Ищу, в какой город отправиться дальше, смотрю города – на расстоянии, ищу, чем помочь где какому городу, – советом, делом, словом, где написать легенду, где картину, где чертеж замка…
«…не получается», – говорит мне город, – «шпиль рушится».
Понимаю, что учел не все, далеко не все, что не все я могу увидеть и понять на расстоянии…
«Иду… уже иду в город…»
Спешу к городу, через полдня пути уже вижу в отдалении исполинский мегаполис, закрученный в спираль, в ракушку, в которой прячется создатель города. Он как всегда недоуменно смотрит на меня, он не может понять, кто я, и что я, как такое возможно, чтобы сам по себе…
Настраиваю шпиль, все и правда оказалось сложнее, чем я думал, – первый раз за столько лет чувствую настоящее воодушевление, попалась действительно сложная задача…
…не сразу спохватываюсь, что так и не рассмотрел город как следует, – что-то неуловимо знакомое в этих краях, что-то, что-то…
– Вы родом отсюда, – говорит город.
Он не спрашивает. Он утверждает. Когда я разламываю хлеб, не режу – разламываю, сам не знаю, почему – разламываю, да потому что, потому что так делали там, где я родился и вырос, так делает этот город…
– Вы родом отсюда, – говорит город.
Вечер.
Сумерки ноября.
Шорохи подступающей ночи.
Свет фонарей.
Города собираются в круг, разжигают костер, греют озябшие руки у очага, рассказывают друг другу страшные истории о далеких краях. Снова вспоминается что-то давно отжившее, забытое, как грелись у костра в сумерках подступающей зимы, говорили о чем-то страшном, от чего хотелось придвинуться поближе к огню…
Там чудища, говорит Часоград.
Там чудища, говорит Луноград.
Там чудища, говорит Времяград.
Их имена кажутся мне рычащими, спотыкающимися о самих себя, родными – и в то же время непривычными, так бывает, когда не слышишь их много лет, когда они уходят куда-то в глубину памяти, а потом вскрываются, как старые раны, кровоточат…
Понимаю, что ничего не знаю про мир, в котором я родился и вырос.
Ничего…
Они там людей едят, говорит Сонград.
Они там людей едят, вторит ему Хлебград.
Там нет городов, говорит Звездоград.
Там нет городов, вторит Часоград.
Там ужасы, говорит Времяград.
И смотрит вопросительно на меня, ждет, когда я скажу – там ужасы.
Мотаю головой, говорю – быстро, отрывисто, нервно, что там, там, там, за горизонтом, за краем земли, там города, такие, же как, вы, у них тоже раковины закручены в спираль, у них тоже свои дома и улицы, свои колокольни, свои лестницы и мосты…
Надо мной посмеиваются, хорош завирать в самом-то деле…
Я не выдерживаю, я показываю им копии городов, которые натащил со всего мира, вот, смотрите, это Таймбург, город времени, да, Времяград, а это Темпополис, он тоже… тоже город времени, а это Луневилль, да, господин Луноград, там тоже месяцы на башнях, а это…
