– Да, сударыня, два дядиных агента в разговоре с ним упоминали о какой-то чаше. Я, как вы и приказывали, тут же побежал сообщить вам.
– Значит, Тадео все-таки взялся за это дело… Не думала я, что у него хватит духу. Что дальше?
– Дядя передал письмо – какие-то сведения в кожаном футляре для свитков. Кажется, их надо переправить на Кипр. К сожалению, я не знаю, кому именно из двух агентов дядя передал письмо, я слышал только обрывки разговора.
– Так. Дальше.
– Они говорили о том, что сенешаль тамплиеров Ридефор хочет вопреки воле короля развязать войну с Салладином. И что кого-то нужно убить. И еще во всем этом замешан Старец Горы.
– Все?
– Да. О, сударыня, какая у вас гладкая кожа…
– То, что Ридефор хочет войны – это не новость. О его связях со Старцем тоже известно… Ты проследил агентов своего дяди? Мальчик?
– Нет…
– Что?! Да убери ты руки!
– Я… они пробудут в Иерусалиме еще три дня, я найду их!
– Найди. Найди, мальчик. И тогда приходи ко мне. А сейчас ступай… Что еще? Опять деньги? Ты слишком балуешь свою беляночку, мальчик… На вот. Ну ступай, ступай… Щенок.
Непонятный свернул с богатой улицы и переулками и проходными дворами стал пробираться к окраине. Здесь было душно, запущено и тесно. Дома, сдавленные со всех сторон, чуть не проваливались верхними этажами на улицы. Деревянные балки вылезали из облупившихся стен, как ребра из разъеденного проказой тела. Редкие узкие окна были заткнуты перекошенными рассохшимися ставнями. Это были трущобы Святого Города, но Непонятный не ведал этого. Он не знал такого слова.
Из ряда одинаковых домов Непонятный выбрал один, с самыми крепкими дверями и глухими стенами.
На стук ответили сразу, будто ждали за дверью. Ответом было короткое ругательство – что-то из полузабытой арамейской фени.
– Мне нужен Каркадан-Носорог, меняла, – Непонятный говорил на фарси. – Ночь Предопределения грядет… Уже скоро, вот-вот грянет.
За дверью еще раз кратко ругнулись, но уже безадресно. Отлязгав положенным количеством запоров, створки раскрылись. На улицу высунулся огромный смуглый калган, густо обросший курчавым волосом. Глаза калгана – две влажные маслины – рассмотрели Непонятного с ног до верхушки посоха и обратно. Потом посмотрели в лицо.
– Пожди, – калган убрался обратно в дом. Вернулся, словно спохватившись. – Прими… – калган повел ладонью, показав, куда нужно принять. Опять убрался.
– Эть! – из раскрытой двери на улицу выплеснулась здоровая струя помоев. Если бы Непонятный не принял, куда было указано, его бы окатило до пояса.
– Заходь…
Непонятный шагнул с улицы в дом. Из полдня в сумерки. Прошел за привратником по коридору, потом свернул за ним направо, потом еще раз. Остановился.
Глаза быстро приноровились к полумраку. Немногословный привратник сложением оказался под стать своему огромному калгану. А необъятный пустой казан, который он держал в руке, был под стать им обоим. Привратник упирался загривком в низкий потолок. И еще он смотрел на Непонятного.
– Зулка! Забери казанок, – не отрывая глаз от лица Непонятного, басовито крикнул привратник куда-то в сумеречное пространство. Ему ответил звонкий девичий голос.
– Большуга, козлик! Занеси сам. А я тебе дам… – где-то за дверью засмеялись сразу несколько женских голосов. – Только Анну мы не позовем… – снова взрыв смеха.
– У! Бабы! – почти без злости прорычал Большуга – имя еще больше соответствовало своему владельцу, чем и калган, и казан вместе.
