Книга о друзьях (сборник) - страница 39

Никому из нас тогда и в голову не могло прийти, что я однажды женюсь на японке, а китаянок мы просто-таки не брали в расчет. Они ассоциировались у нас исключительно с прачками и официантками из китайских закусочных.

Джо редко писал письма, да и звонил нечасто. Он предпочитал просто свалиться тебе на голову – бог знает откуда. И все же, я думаю, он мог бы писать. Все его письма были похожи друг на друга – писал ли он о Достоевском, подводном плавании, гольфе, распродаже или искусности и элегантности японских женщин. Вспоминая о его даре слова, я просто не мог понять, откуда берется такое унылое однообразие, – словно бы его ребенком запихнули в какую-то специальную школу, где обучают писать унылые письма, хорошенько промыли мозга и поставили 100 из 100 на экзамене. Сам я никогда не испытывал удовольствия от того, что письма в результате приходится писать мне. Кому бы я ни писал – другу или любимой женщине, – ответы всегда опаздывали и не оправдывали моих ожиданий. Однако это заставляло меня развивать еще более бурную деятельность. В наше время человек, который умеет писать письма, выглядит старомодным. Да и, если уж быть честным, мастера эпистолярного жанра прошлых лет не входят в число моих фаворитов.

И все же, хоть Джо и не умел писать письма, он был чудесным рассказчиком. Но тут мы снова натыкаемся на препятствие – прирожденный рассказчик может оказаться совершенно не способным написать простейшую историю или приличное письмо вот по какой причине: он не знает, как это пишется, путается в грамматике, его воображение застывает, – но если уж он начнет разглагольствовать, ты будешь слушать его как зачарованный. И напротив, я часто замечал, что хорошие писатели не в состоянии рассказать банальнейшего анекдота. Так вот Джо принадлежал к рассказчикам, способным завернуть фантастический сюжет, наполнив его невероятным количеством деталей, причем в его историях даже самые громоздкие подробности всегда были на своем месте, они поддерживали интерес слушателя. К тому же, когда ты слушаешь, ты можешь задать вопрос, который уведет рассказчика в сторону, на новую линию, еще более захватывающую. Конечно, хорошему рассказчику нужен подходящий слушатель. Таковым я себя и считал. Я приставал к любому, кто мог выдавить из себя больше двух слов, и это качество привлекало ко мне людей. Они думали, что я искренне заинтересован в том, что они рассказывают. Даже если это было не так, я все равно слушал с большим вниманием.

Иногда, слушая, я думал: а что бы я мог сделать с этим рассказом, подмечая про себя его недостатки. Случалось, я вовсе терял нить повествования, думая о том, как правильно выразить ту или иную мысль с точки зрения грамматики. Рассказ мог напомнить мне о чем-то, что я уже давно собирался написать, и я лихорадочно отмечал это у себя в голове, чтобы воспроизвести потом на бумаге собственные задумки.

С Джо можно было играть – прервать его на любом месте и усомниться в правдивости рассказа. Я любил говорить, что мне напоминает его история, – иногда даже такой необразованный человек, как Джо, мог самостоятельно напасть на тему, уже использованную, допустим, Мопассаном, Флобером, Гоголем или, снизим пафос, Джеком Лондоном или О. Генри. В любом случае рассказывание историй отвлекало его от похотливых мыслей, а грязных анекдотов Джо вообще не любил. Однажды он признался мне, что хотел бы говорить так же, как писал Джозеф Конрад. Странно, что, будучи ирландцем, он никогда не читал Шоу или О’Кейси