***
Открыв глаза, Радзинский долго не мог понять, почему Исаак Израилевич Мюнцер выглядит так неправильно. Он помнил, что тот должен быть одет в светлую льняную хламиду и расшитый камнями нагрудник, а с пальцев его должно капать благоуханное масло. Сидевший сейчас перед ним щуплый человечек в неброском сером костюме был карикатурно носат, подвижен и весел. И ничем не напоминал ту величественную фигуру, которая упорно возникала перед мысленным взором Радзинского.
Об этом вопиющем несоответствии пытливый востоковед напряжённо размышлял и в тот момент, когда садился, озираясь, под заинтересованным взглядом Исаака Израилевича на диване в собственной гостиной, (где непонятно как оказался). И когда шёл на кухню, куда Мюнцер молча его за собой поманил. И когда пил крепкий, заваренный старшим товарищем чай, утоляя неожиданно зверский голод заботливо приготовленными уважаемым коллегой бутербродами.
В памяти всплывали мифические, никогда в реальности не происходившие события. Незнакомые люди, чинно сидящие за столом. Во главе стола – Мюнцер, которого все присутствующие слушают с глубочайшим вниманием.
Радзинский откуда-то знает, что они собираются несколько раз в неделю – примерно в два-три часа ночи – и занимаются до утра – изучают Каббалу.
И что такое Каббала Радзинский тоже теперь знает – это Карта для тех, кто хочет вернуться домой.
– Я не вписался в Вашу компанию? – отрывисто спрашивает Радзинский. Мюнцер неопределённо пожимает плечами и ободряюще улыбается. – Я помню, что сам отказался, – хмурится Радзинский. – Заявил, что у меня другая… – Он замялся – ему было неловко от этого высокопарного слова, но он всё-таки с усилием произнёс, – миссия… Узнать бы ещё, что я имел в виду, – опуская голову, уныло пробормотал он себе под нос.
Исаак Израилевич неожиданно оживился.
– О-о-о! Вы очень скоро это поймёте! Если, конечно, сумеете расположить к себе одного ранимого, замкнутого молодого человека…
