– Это ближе к истине, – вынужден был признать Радзинский. – Эльгизу я, действительно, многим обязан – в плане духовного, так сказать, образования… – Не зная, правильно ли поступает, он вдруг рубанул откровенно. – Должен предупредить – ему что-то от тебя надо. Эльгиз спрашивал меня о тебе…
– Правда? – без особого выражения переспросил Аверин.
– Правда, – раздражённо бросил в ответ Радзинский, в сердцах швыряя на стол зажигалку, которую машинально вынул из кармана. Безучастный тон Николая показался почему-то обидным – как будто аспирант ему не доверял и зачем-то скрывал свои подлинные мысли и чувства. – Эльгиз сказал, что ты Проводник, – добавил он неизвестно зачем. Наверное, чтобы вывести Николая из равновесия.
– Ну, сказал и сказал… – Аверин с показным равнодушием пожал по-мальчишески худыми плечами, избегая встречаться с Радзинским взглядом. И сразу переключил своё внимание на ребёнка. – Боже мой! Что за поросёнок! – воскликнул он, разглядывая перепачканную зефиром малышку. – Немедленно умываться!..
Он резко поднялся. Радзинский тоже вскочил и предупредительно шагнул вперёд, проходя в коридор первым и распахивая дверь в ванную. Аверин слегка замешкался, не зная, как реагировать на подобную заботу, но послушно последовал за ним.
Мрачно глядя, как Николай энергично вытирает ладошки и личико умытого ребёнка, Радзинский поинтересовался:
– Зачем ты пришёл, аспирант? Если не хочешь разговаривать со мной откровенно?
Николай замер. Губы его обиженно дёрнулись.
– Это неправда, – тихо, но непреклонно ответил он.
– Что – неправда? – нахмурился Радзинский. – Я, например, готов тебе всё, как на духу, про себя рассказать. И на все вопросы твои ответить. А ты всё время боишься чего-то. И на каждую мою попытку хоть что-нибудь прояснить, отступаешь всё дальше в тень.
– Очень поэтично, – попытался улыбнуться Аверин.
– А главное – глубоко верно, – с вызовом заметил Радзинский, скрещивая руки на груди.
– А почему я должен Вам доверять?! – не выдержал аспирант. Впрочем, сорваться на крик он себе не позволил – просто заметно было, как он занервничал, бессмысленно теребя краешек кофточки ребёнка.
Радзинскому стало не по себе – он кожей чувствовал, как накатывает волна излучаемой аспирантом паники и пронзительной, чёрной тоски. Он осторожно забрал у Аверина полотенце.
– Ну, извини, – с искренним сожалением произнёс он. Хотелось Николая как-то успокоить – по голове погладить что ли… – Давай, ребёнка покормим, спать уложим и поговорим, наконец, нормально, – примирительно предложил он заметно напрягшемуся аспиранту и, не дожидаясь ответа, решительно направился в кухню. – Сегодня готовить буду я, – бодро заявил Радзинский покорно бредущему за ним Николаю. – Уверяю, леди, – страстно шепнул он, наклоняясь к девочке. – Вы оцените моё кулинарное искусство…
Аверин прыснул от смеха, и Радзинский сразу вздохнул с облегчением – плохое настроение аспиранта почему-то камнем ложилось на сердце и становилось так тошно – хоть вешайся…
***
– Ну, как Вы не понимаете?! – громким шёпотом возмущался Николай. – Она проснётся, попытается слезть и упадёт!
– Мы кресла придвинем, – миролюбиво отвечал Радзинский.
– Со всех трёх сторон огромной двуспальной кровати?! Сколько в Вашем доме кресел?!..
– Хорошо. Что ты предлагаешь? – смиренно вздыхал гостеприимный хозяин квартиры.
– Безопаснее всего уложить её спать в коляске. – Аверин половчее перехватил девочку, сладко посапывающую у него на руках.
