Книги о семье - страница 40

ЛИОНАРДО. Для меня не может быть ничего более приятного. Будь то в любом другом месте и в присутствии совсем других людей, я мог бы осудить тебя за то, что ты проявляешь большую смелость и дерзость, нежели того требуют достоинство и скромность. Но в моем обществе ты можешь дерзать сколько угодно, не столько чтобы чему-то от меня научиться, ведь я думаю, что с твоим усердием и усидчивостью ты уже усвоил очень многое, но ради упражнения твоего ума в опровержении моих и защите твоих доводов. Будет похвально, если в споре ты будешь упражнять свою память, наизусть воспроизводя изречения, цитаты и примеры, приводя похожие случаи, доказательства, найденные тобой у хороших авторов и подходящие к предмету разговора. Я буду при этом очень рад, если ты станешь подражать моему нраву по своей воле. И дабы ты убедился, насколько приятным будет для меня такое взаимно полезное для нас упражнение, ведь и я, отвечая и возражая тебе, буду серьезно упражняться, прошу тебя, Баттиста, расскажи о том, в чем твое суждение о видах любви расходится с моим. А чтобы наш диспут был более определенным, я выскажу утверждение, что истинная дружба более прочна, чем другие, более сильные виды любви. Ты же выдвигай против меня какое угодно свое мнение и не смущайся, ибо по ходу изложения допустимо защищать любую точку зрения, даже самую ложную. Так что бойся показаться не столько дерзким, сколько слишком робким.

БАТТИСТА. Итак, раз ты даешь мне такое право, Лионардо, я дерзну поспорить с тобой; но я бы не хотел, чтобы ты из-за моих речей еще более, чем из-за моего нрава посчитал меня менее сдержанным, чем скромным.

ЛИОНАРДО. Мне кажется, по твоему слегка покрасневшему лицу и колебаниям по поводу своих речей я предвижу, какого противоречия с моей стороны ты ожидаешь. Однако продолжай. Убедившись, насколько ты умерен и пристоен в речах, я должен считать тебя в высшей степени сдержанным. Продолжай.

БАТТИСТА. Ну что ж, Лионардо, решусь. О, если я выскажу нечто, осуждаемое такими учеными мужами, как вы, то не для того, чтобы изречь истину, а ради упражнения. Но если ты подумаешь, что я впал в заблуждение, в которое, как ты, возможно, скажешь, впадают влюбленные, то мне будет нетрудно оправдать себя многими доводами и вполне рассудительно обелить мою предполагаемую ошибку. Я полагаю уместным утверждать, что эта сила и этот закон не во всем заслуживают порицания и осуждения, потому что сама божественная природа вложила их во все живые существа, рожденные для самовоспроизведения и размножения своего рода. Мы видим, как уже бессловесные животные, почувствовав своей малейшей и ничтожной частью силу любви, целиком отдаются этому природному влечению, несомненно неодолимому и такому мощному, что, забыв обо всех прочих приятных и необходимых для них вещах, только ради выполнения заложенного в них природой долга любви, терпят голод и жажду, жар и холод и все лишения. Они забывают о своих логовах, не думают о других присущих их виду соблазнах, для которых они, видимо, единственно рождены и которые им присуждены – если только их не охватывает любовь. К тому же достойно удивления, как они со всей силой и яростью соревнуются за то, чтобы стать первыми возлюбленными среди своих сотоварищей, также охваченных любовью. Если таково очевидное поведение всех грубых и бессловесных животных, вызванное одним лишь ожиданием наслаждения, вытекающим из низменного любовного желания, то насколько же более отважной и вооруженной для того, чтобы ранить и вдохновлять души людей, окажется любовь, особенно любовь юношей, еще не окрепших и недостаточно сильных, дабы удерживать себя и противостоять назойливости и докучливости природных влечений. Я думаю, что в нашем юношеском возрасте невозможно противиться любви, да и не предосудительно следовать ее велениям.