Княжич в неволе. Книга 3 - страница 3



– Вижу, парень ты неглупый и к языкам способный. По-нашему, по-рамейски, споро и ладно говоришь, молодец. Хочешь, друг любезный, я тебя здешнему наречию выучу? Пригодится.

А чего ж? Вправду пригодится, с горечью признался себе росс. И согласился.

За неделю княжич нахватался достаточно слов, чтобы понимать, о чём кричат охранники. Чаще всего приходилось слышать неизменное «куп каран!» – «молчать!». Обычно надсмотрщики добавляли ещё кое-что, но учить Олешку ругательствам Зеноб наотрез отказался.

Узнал росс и имя прилипчивой старухи – Рамбха, по-синдски сие означало «прекрасная небесная дева». Да-а-а уж! Не, может, в молодости и была красавицей, кто ж спорит.

Рамбха пугала княжича не только видом. Она по-прежнему не упускала случая коснуться его волос. Росс ругался и сопротивлялся, но старая карга не унималась.

Зеноб растолковал и эту поганую привычку: мол, по синдским поверьям, белокурых считают сынами солнца и приносящими удачу. Во как! После такого объяснения Олешка перестал шугаться назойливой бабки. Что ни говори, а приятно, когда тебя почитают чуть ли не за бога!

Кто б удачу ему самому принёс, а?!


Караван продвигался вперёд не быстрее жолвы, проходя в день от силы вёрст десять.



Иногда на пути попадались деревушки – убогие и нищие, с домами из тростника, обмазанного глиной, соломенными крышами.

Там повозки облепляла большеротая местная детвора. Громко смеялась, дразнилась и забавы ради закидывала пленников кусками ссохшейся грязи. Охранникам гонять дерзкую мелкоту было лень: они предпочитали подрёмывать в прохладной тени.

Рамбха злилась пуще других, призывая на головы юных насмешников страшные кары, и нелепо грозила скрюченным пальцем. Дети ненадолго отставали, но потом возвращались.

А вечером появлялись новые невольники.

Так в клетке очутились ещё двое – парень по имени Ахуд и девушка Сатья: на взгляд княжича, довольно страшненькая, но скромная и молчаливая.

Ахуд сразу стал называть росса «бхай», то есть «братец», и досаждать Зенобу пустопорожней трепотнёй и жалобами на тяжкую судьбинушку. Рамей покорно внимал настырному синду, а Олешке приходилось скучать, проклиная в душе болтливого соседа.

Повозка княжича и его товарищей по несчастью шла первой, за караван-баши6 – тем толстяком, под чью лошадь они с Санко едва не угодили.

Странный головной убор, который княжич принял за повой, Зеноб назвал «чалмой». Ничего позорного в нём, по синдским понятиям, не было. Напротив, носить чалму дозволялось людям заслуженным и влиятельным. Коим почтенный Ар-Тарак и являлся, будучи тасильдаром7 самого Абу Синга, первого советника мараджа.

Ар-Тарак ни с кем не разговаривал, лишь отдавал короткие приказы. На ночь для него разбивали отдельный шатёр, из которого он не выходил до утра.

Зеноб объяснил, что тасильдару не положено якшаться с надсмотрщиками, ибо он из касты кшатров, а те – простые вайши. Что такое «каста» и кто такие «кшатры» и «вайши», княжич не понял, а расспросить рамея подробнее после появления Ахуда никак не мог. Долдон окаянный!

А обычай странный. В Златограде сам князь влёгкую беседует с простолюдинами. Не зазорно.


…Со временем привыкаешь даже к плохому.

И к вонючей похлёбке, и к нестерпимому ночному холоду, и к одиночеству.

Иногда Олешке начинало казаться, что всё не столь уж и скверно. Вместо того, чтобы топтать лапти неведомо где, он едет в повозке. Пищу искать не надо: дважды в день надзиратели сами её приносят. А то, что он в клетке – это временно. Прибудет караван на место, там всё благополучно и разрешится. Княжич сумеет объяснить, кто он такой. И его, конечно, отпустят. Может, ещё и с почестями.