Но поначалу не углядел ничего, кроме мокрых от пота спин охранников, промчавшихся мимо с гиком и свистом. Однако большак вильнул в сторону, и взору открылась широкая рыжая равнина с редкими островками зелени. А посреди неё, в жарком степном мареве, раскинулся огромный город с грязно-жёлтыми стенами.
Накануне Ар-Тарак лично досмотрел каждую повозку и всех пленников. В некоторых караван-баши тыкал пальцем, и подручные выволакивали тех из клеток.
Нет, не били!
Наоборот, избранников Ар-Тарака – молодых женщин и мужчин – отмыли в ручье, расчесали и заставили выстирать рубахи. Правда, мокрую одежду несчастным пришлось снова напялить на себя. Сатью укутала каким-то драным платком Рамбха, а Ахуд всю ночь клацал зубами от холода, не давая Олешке сомкнуть глаз.
Впрочем, спать княжичу и без того расхотелось.
Завидев все эти приготовления, он рассудил, что тасильдар желает предъявить «товар» лицом, а значит – скоро конец их путешествию.
Сердце забилось часто-часто: что ждёт его поутру? Былая уверенность в благополучном исходе как-то враз скукожилась, превратившись в хрупкую надежду. Но надежду!
Опорой для неё оставался отцовский перстенёк. Его Олешка по-прежнему держал в тряпице на указательном пальце. Никто ничего не заподозрил – спасибо Чадобору! Лишь Зеноб однажды предложил полечить «болящую» руку, но княжич так яростно замотал головой, что рамей тут же отстал.
Росс был свято убеждён: и среди этих бронзоволицых синдов найдётся тот, кто оценит важность перстня. Ну, и, разумеется, его обладателя. Не всяк, конечно, а какой-нибудь знатный и влиятельный вельможа. А то и сам ихний марадж. Так что до поры светить колечко не след – в невольничьем караване знатоков точно не сыщется.
Да не оставит в беде Князь Небесный внука своего!
Наутро пленников подняли до рассвета.
Наспех накормили привычной чечевичной похлёбкой. От неё княжич давно перестал воротить нос – голод не тётка, а брюхо не лукошко. Однако есть руками, как все, заставить себя не смог. Противно! Взамен ложки придумал использовать засохшие рисовые лепёшки – их надсмотрщики раздавали с варевом. Зачерпнёшь густую жижу, закусишь размякшим хлебцем – вот и сыт.
Ёжась от утренней стыни, росс нечаянно размечтался: быть может, сегодня он в последний раз пробует постылый невольничий харч?
Хотя…
Откуда знать, чем будут потчевать, когда привезут на место.
Каким ещё будет это место?
Ох, и отчего так мерзко дрожат коленки?
Город приближался, переливаясь золочёными куполами храмов, дворцов и башен.
– Инда-а! Красота! – восторженно выдохнул над ухом Олешки беспокойный Ахуд, пристроившийся рядом с россом и по-мальчишечьи свесивший ноги меж прутьев клетки. Княжич уже сносно понимал синдскую речь, но сам говорить пока не решался, боясь насмешек. Поэтому промолчал. Лишь согласно кивнул.
За него ответила Рамбха: скривившись, что-то резко выпалила. Что именно, Олешка не разобрал. Молодой синд посерел лицом. И уже больше не смотрел вперёд.
Задолго до городских стен вдоль дороги потянулись полуразвалившиеся глиняные лачуги с плоскими крышами. Без окон, с трёпаными занавесками вместо дверей.
И люди…
А!.. О!.. Э!.. Вот же!
У Олешки вспыхнули уши: они тут, что, совсем стыд потеряли эти синды?! Срамотища!
У мужиков – ни рубах, ни портов, одни тряпки грязные на чреслах. У баб вместо платьев – простынки, обвитые вокруг шеи и ещё раз вокруг живота. Но они хотя бы до пят свисают!
