Когда Санко минуло девять, помер и дед: «Лёг с вечеру, а наутро не очнулся».
Осиротевшего мальчугана взял к себе сельский старшина. Привыкший к лесной вольнице отрок приживался в новом доме с трудом. Скучный деревенский распорядок был ему не по нутру: «Кажен день одно и то ж: воды натаскай, огород прополи, животину выпусти-загони, и со двора – ни-ни! Тьфу! Прости мя, Варок!».
Старшина и сам уж был не рад, что принял Санко, но пойти на попятную означало бесчестье. Потому он с лёгкой душой отдал приёмыша в учение Светозару, по случаю заехавшему в Оболье во время странствий по Поднебесью.
Тем не менее, к родовичам Санко относился трепетно. «То свято», – повторял он. И немедля бросался в драку, стоило какому-нибудь задаваке насмешливо вспомнить про его деревенское происхождение. «Я за своих кого хошь порву!» – ярился славон.
Дружба у мальчишек сложилась как-то сама собой: без лишних вопросов и признаний. Точно и не было до того никакого отчуждения. Будто знались они уже тысячу лет. Однажды Олешка поймал себя на мысли, что благодарен увальню Амодиху за то, что тот – тьфу-тьфу-тьфу, да через левое плечо! – устроил разборку с Санко.
Мрак рассеялся. Предметы мало-помалу обрели резкость. Прямо перед собой Олешка обнаружил обеспокоенное лицо Санко. Славон крепко держал его за грудки:
– Ну, ентова… ты як?
– Я… ничего не помню, – промямлил росс, моргая и стараясь привыкнуть к свету. – Как в омут провалился.
– Во-во! Прям дыхать перестал. Я ж спужался, – Санко вроде бы успокоился и отпустил княжича.
– Ну… И что ты вызнал? – опасливо поинтересовался Олешка.
Славон состроил озорную рожицу, выпятив нижнюю губу, и нахально заявил:
– Всё, шо треба!
Потом примирительно сказал:
– Я тока не уразумел, як ты его побил.
– Я тоже, – ухмыльнулся Олешка.
– Пошто он взъярился-то?
– Да так, – засмущался росс. Посвящать друга в тонкости куштского сквернословия у него не было никакого желания.
Есть дела и поважнее. Олешка нащупал за пазухой подкову.
…Глухой удар заставил мальчишек вздрогнуть.
– Что это? – встрепенулся княжич. – Слыхал?
– Ага.
Некоторое время оба прислушивались, крутя головами и стремясь понять, откуда раздался звук.
– Не, замерещилось, – разочарованно выдохнул Санко.
И тотчас удар повторился – ещё сильнее, ещё резче.
– Там! – славон метнулся к ставням и распахнул их. В келью с воем ворвался морозный ночной воздух. Порыв ветра едва не погасил лучину, но огонёк устоял перед леденящим натиском – лишь тени запрыгали по стенам келейки как сумасшедшие.
Олешке стало не по себе. Сквозняк пробрал его до костей – кожа враз покрылась мурашками. Княжич уныло поёжился, глядя, как славон высунулся из оконца почти по пояс.
Вдали серебрились в лунном свете вершины Пропащих гор, но вокруг обители будто разлили чернила. Студенец тонко выводил заунывную песню. Ни огонька в окошках, ни лишнего звука. Ночь, похоже, решила сохранить свою тайну.
– Ветер балует, чи шо? – недоумённо вымолвил Санко.
– Ставни затворяй, – Олешка недовольно повёл плечами. – Всё тепло выстудишь.
Ему уже не хотелось на сегодня никаких приключений. Росс внезапно почувствовал, что очень устал. Скорей бы головой в подушку! Даже на разговоры сил нет.
…Что-то тёмное камнем метнулось со двора. Взвилось к потолку и… превратилось в воронёнка, неуклюже трепыхавшего крыльями.
Вдруг он замер в воздухе, а затем рухнул на стол, разметав сложенные стопкой книги и неловко подмяв крыло.
