Волков подошел к нему вплотную. Не так, как раньше, чтобы давить, а… конфиденциально. Он понизил голос до шепота, который был слышен только Косте и, возможно, замершему от страха Борису.
– Ну, Малахов? – спросил он, кивнув в сторону центрального экрана с изображением объекта, который теперь плавно двигался по схеме секторов, сопровождаемый иконкой буксира. – "Клещ" взял его. Через час он будет в Доке 7. Ученые будут копошиться…
Он сделал паузу, его глаза, холодные и усталые, впились в Костю.
– Он должен быть советским, Малахов, – прошептал Волков с такой интонацией, что это прозвучало не как утверждение, а как приказ. Заклинание. Последняя надежда. – Иначе…
Он не договорил. Его взгляд скользнул мимо Кости, в темный угол, где всего полчаса назад сидел уничтоженный Борис, а теперь мерцала только пустота. Взгляд, полный не обещания, а напоминания. О шлюзе. О СБ. О Поясе. О цене ошибки.
Волков резко развернулся и зашагал к выходу из зала контроля. Его шаги гулко отдавались в внезапной тишине. Он не оглянулся.
Костя остался один. Борис, окрыленный "спасением", куда-то исчез – вероятно, мыть лицо и приводить себя в порядок перед "историческим моментом". Гул систем снова заполнил пространство. На центральном экране иконка буксира "Клещ" с прицепленным к ней условным значком "Объект №407" медленно, но неуклонно ползла по виртуальному коридору "Дельта" к станции "Гесперия".
Костя подошел к главной консоли. Он увеличил изображение сектора, где шел буксир. Ничего. Просто иконки. Никаких данных о маневрах объекта сейчас не поступало – "Клещ" тащил его пассивно. Все было чисто. По протоколу.
Он положил ладонь на холодный пластик консоли. Глядя на медленное движение иконки, он снова увидел графики расхода гидразина "Альфа-7". Корректирующие импульсы. Активное удержание цели. Траектория: Корректирующая.
"Он должен быть советским…" – эхом прозвучал в голове шепот Волкова.
Костя сглотнул. Вопрос, который он не осмелился задать вслух, прозвучал внутри с ледяной ясностью, заглушая гул систем и мерцание индикаторов:
А если он НЕ советский?
Пыль. Она тонким, почти невидимым слоем лежала на корешках книг, заполнявших стеллажи до самого потолка узкого кабинета. Не голо-книг, не электронных свитков – настоящих, бумажных, пахнущих временем и кислотным распадом целлюлозы. Для Сергея Ивановича Морозова, начальника научной службы станции «Гесперия», они были не роскошью, а необходимостью. Якорем в океане цифрового шума и вечно глючащих сенсоров. Якорем, который сейчас тянул ко дну.
Сергей Иванович отложил электронное перо, оставив на экране планшета последнюю фразу отчета: «…образец ГК-218-Гамма, несмотря на первоначальные аномальные показатели теплопроводности, при детальном анализе не показал отклонений от стандартного базальтового состава, характерного для астероидов Пояса Койпера группы С». Он снял очки с толстыми линзами, тщательно протер их краем своего поношенного, но безукоризненно чистого лабораторного халата и сильно надавил пальцами на переносицу. Глубокие морщины у глаз сжались. Еще одна «интересная аномалия». Еще один «уникальный образец». Превратившийся в пыль. В буквальном и переносном смысле. Обычную космическую пыль.
Его взгляд скользнул по стенду с голографическими проекциями в углу кабинета. Несколько тусклых, мерцающих форм висели в воздухе: странный сгусток плазмы, зафиксированный раз и навсегда потерянный; необъяснимая тень на лидарной карте; спектральная линия, не совпадавшая ни с одним известным элементом. Под каждой – его же подпись, выведенная аккуратным почерком: «Пыль?», «Глюк сенсора?», «Дефект записи?». Музей разочарований. Пантеон ложных надежд. Скепсис был не просто позицией Морозова. Это был его щит, его броня, выкованная годами службы на этом проклятом рубеже Солнечной системы, где реальные открытия случались реже, чем удачные стыковки с заправщиком.
