Описание объекта на экране:
Форма: Бесформенная глыба. Ни крыльев, ни антенн, ни корпуса корабля. Скорее, искореженный, оплавленный кусок металла, как обломок после мощного взрыва.
Поверхность: Темная, почти черная. Никакого намека на цветные панели или иллюминаторы. Лишь хаотичные светлые пятна там, где лидар интерпретировал возможные сколы или менее корродированные участки. Явные глубокие кратеры – следы микрометеоритов, бороздящие поверхность.
Детали: Один выступ, похожий на искривленную трубу или сломанную ферму. Несколько угловатых выступов, которые могли быть креплениями чего-то давно оторванного. Ничего, что говорило бы о двигателях, системах навигации или жизни. Абсолютный космический мусор. Высокотехнологичный артефакт так выглядеть не мог. По крайней мере, в их представлении.
Волков фыркнул. Звук был громким, снисходительным, почти презрительным в тишине зала.
– И это… чудо техники… – он протянул руку, тыча указательным пальцем прямо в центр экрана, в самое скопление точек, – держало в напряжении наш патруль целых восемьдесят минут? На что "Альфа-7" гидразин жег? На этот кусок ржавого хлама?
Он обернулся к Косте, его брови были высоко подняты в немом вопросе, полном цинизма.
Костя нахмурился. Данные о маневрировании спутника не давали ему покоя.
– Геннадий Петрович, данные телеметрии "Альфа-7" четко показывают серию корректирующих импульсов. Расход гидразина соответствует активному удержанию объекта в поле зрения. Объект либо маневрировал сам, либо…
– Либо сенсоры глючили! – Волков перебил его резко, но уже без прежней ярости.
В его голосе звучала навязчивая уверенность.
– Старье! Глючит! Или его толкал микрометеоритный поток, который датчики Альфы не смогли адекватно обработать! Смотри! – он снова ткнул пальцем в экран, в область одного из выступов. – Видишь этот угол? Похоже на старый советский блок коррекции орбиты от "Прогресса-М"! Я такие в учебниках видал! А этот выступ? – палец переместился к "трубе". – Топливная магистраль! Обломанная! Смотри на крепления – типичные совдеповские заклепки!
Волков говорил с возрастающим жаром, вкладывая в размытое изображение то, что он отчаянно хотел увидеть. Его лицо оживилось, в глазах горел не научный интерес, а дикое, облегчающее узнавание. Это был не НРО. Это был мусор. Знакомый, человеческий, нестрашный. Его карьера, его станция, его спокойствие были спасены!
Из темного угла донесся шорох. Борис Леонтьев, услышав слова Волкова, словно получил удар адреналина. Он поднялся на ноги, пошатываясь, но его глаза горели истерической надеждой. Он подошел ближе к экрану, не обращая внимания на Волкова, впиваясь взглядом в изображение.
– Точно, Геннадий Петрович! Точно! – его голос был хриплым, но громким, полным почти религиозного восторга. – Он Должен Быть Советским! Их же тут целое кладбище болтается! Потеряшки с прошлого века! "Космос-1860", "Метеор-5", вся эта ветошь! Я сразу подумал, когда глянул! Это же не наша вина, что сенсоры Альфы глюкнули и не смогли его нормально идентифицировать! Это же не наша вина, что он маячил! – Борис обернулся к Волкову, его лицо сияло смесью страха и внезапного облегчения. – Это не НРО! Это исторический артефакт! Находка!
Волков посмотрел на Бориса. Не с одобрением, а с тяжелой, усталой снисходительностью. Но в его взгляде не было уже и тени прежней ярости. Теория "советского хлама" была спасительным плотом для них обоих. Он кивнул, коротко и сухо.
