Борис Леонтьев сидел в своем кресле, сгорбившись, как разбитая марионетка. Его трясло – мелкая, неконтролируемая дрожь, проходившая по всему телу. Пальцы бесцельно скользили по стертому пластику подлокотников. Лицо, все еще пепельно-серое, было влажным от пота и слез, которые он даже не пытался вытереть. Взгляд уставился в пол где-то между его ботинками, видя не серые плитки, а бескрайние, пыльные карьеры Пояса Астероидов. Его губы беззвучно шевелились, формируя одно и то же слово: «Погиб… погиб…»
Костя Малахов стоял у своего терминала, пытаясь сосредоточиться на потоках данных с «Альфа-7». Диспетчер дал добро на мониторинг, но каждый зеленый статус, каждый байт телеметрии казались теперь фальшивыми, зыбкими. Он чувствовал тяжелый взгляд Бориса спиной, слышал его прерывистое, хриплое дыхание. Мысль о том, что он мог предотвратить этот кошмар, если бы сразу пошел выше головы Бориса, грызла изнутри. Протокол. Всегда этот чертов протокол. Его собственные руки были ледяными.
И вот она ворвалась.
Резкий, пронзительный, как удар ножом в тишине, звонок внутренней связи. Сигнал шел не с коммутатора – он бил напрямую из кабинета Начальника Смены Станции. Оглушающе громкий, требовательный, лишенный всякой вежливости предупреждающего писка.
Борис вздрогнул всем телом, как от удара тока. Его тело напряглось в дуге, глаза дико расширились, полные чистого животного ужаса. Из горла вырвался не крик, а сдавленный, хриплый вопль, больше похожий на предсмертный стон. Он инстинктивно рванулся в сторону, как будто звонок был физической угрозой, и чуть не свалился с кресла.
Костя, сердце которого колотилось где-то в горле, шагнул к пульту связи. Борис был не способен. Его рука дрогнула, прежде чем он нажал кнопку приема.
– Прием, – его голос прозвучал хрипло, но удивительно ровно в этой адской тишине.
Динамик хрипло щелкнул. Голос, раздавшийся из него, был не криком. Он был низким, сдавленным, как сталь, зажатая в тисках. Каждое слово падало ледяной гирькой.
– Леонтьев. Малахов.
Пауза. Тактическая. Убийственная. Даже через связь чувствовалось, как Геннадий Петрович Волков стоит за своим столом, багровый от ярости, сжимая кулаки.
– Ко мне. НЕМЕДЛЕННО.
Еще пауза. Костя почувствовал, как по его спине пробежали мурашки. Борис замер, перестав даже дышать.
– Если за тридцать секунд не будете в дверях…
Голос Волкова стал тише, почти интимным, но от этого в сто раз страшнее.
– …вылетите в шлюз. Без скафандров.
Щелк. Связь оборвалась. Резкий звук резанул уши и повис в гудящей тишине зала. Мерцание №407 вдруг показалось Костя ужасно медленным, как биение сердца приговоренного.
– Нет… – выдохнул Борис, его голос был слабым, срывающимся. Он попытался встать, но ноги не слушались. Он просто съехал с кресла на колени, ухватившись за край консоли. – Он… он убьет… Пояс… рудники… СБ… они придут…
Его глаза бегали, не видя ничего вокруг, кроме внутренних картин расправы. Пот стекал по вискам.
– Погиб…
Костя посмотрел на него с внезапной, жгучей смесью жалости и раздражения. Соберись, черт возьми! Теперь точно убьют! Он резко подошел, схватил Бориса под локоть. Мускулы под мокрой тканью рубахи напряглись, как канаты.
– Борис! – рявкнул Костя, тряхнув его. – Встать! Сейчас же! Хуже будет, если опоздаем! Бегом!
Его голос, резкий и командный, каким-то чудом прорезал пелену паники. Борис поднял на него мутный, полный слез взгляд. В нем не было понимания – лишь животный страх. Но тело отреагировало. Он заковылял, опираясь на Костю, его ноги заплетались, но он двигался. Костя почти волоком повел его к выходу из зала контроля, к короткому коридору, ведущему к кабинету Волкова.
