Элис вздохнула. Не раздраженно, а с легкой печалью просветленного, который видит, как кто-то упорно тыкается лбом в стену. «Джеймс, Джеймс… Смотри шире. Это не „отпустила“. Это оптимизировала. Субъект 335LK9 – не монстр. Он продукт среды, травмы, химического дисбаланса. Система видит корень. И лечит его. Эффективно. На 99.9% эффективно». Она сделала глоток из стаканчика. «А что было раньше? Тюрьма? Которая калечила его дальше, превращала в настоящего монстра? Которая выплевывала его через несколько лет еще более озлобленным и с куда более высоким риском рецидива? Или оправдательный приговор по какой-нибудь дурацкой процедурной ошибке, как в делах старого образца?» Ее взгляд на мгновение стал острым. Он знал, что она знает про Сару. Все знали. Это было в его открытом профиле как «фактор мотивации».
«Это… это цинизм в квадрате!» – выдохнул Джеймс, сжимая кулаки. «Превратить правосудие в калькуляцию социальных издержек! А где справедливость для нее? Прямо сейчас? Она получила 15 тысяч кредитов и рекомендацию не носить короткие юбки?»
«Справедливость, Джеймс, – Элис мягко покачала головой, – это не месть. Это предотвращение будущего вреда. Субъект 335LK9 после терапии с вероятностью 99.9% станет налогоплательщиком, а не рецидивистом. Он не сломает еще одну жизнь. Не породит цепную реакцию боли и возмездия. А Объект Вреда… Эмили Торн… Система зафиксировала ее страдание. Возместила его материально. И предложила инструменты для усиления ее собственной устойчивости в будущем. Чтобы ее боль не повторилась с ней или другими. Это и есть высшая форма справедливости в масштабах социума. Холодная? Да. Но посмотри на цифры!»
Она провела рукой по стене. На ней всплыли глобальные статистические сводки. Падающие кривые: «Уровень насильственных преступлений», «Рецидив», «Социальные расходы на пенитенциарную систему». Взлетающие вверх: «Уровень доверия к системе правосудия», «Социальная удовлетворенность», «Коэффициент Общего Блага». Все стремилось к идеалу. К зеленой зоне на всех графиках.
«Посмотри, Джеймс, – голос Элис звучал почти благоговейно. – Мир стал безопаснее. Предсказуемее. Люди не боятся. Экономика растет, потому что ресурсы не сжигаются в топке тюрем и возмездия. „Фемида“ не просто судит. Она проектирует будущее. Будущее без насилия. Без ошибок прошлого. Она переписывает саму историю человеческой жестокости, превращая ее в управляемый параметр. Разве это не чудо? Разве это не та справедливость, о которой мечтали философы?»
Джеймс смотрел на графики. На ровные, восходящие зеленые линии. На цифры, доказывающие эффективность. Он смотрел на спокойное, уверенное лицо Элис Вэнс, истинной жрицы этого нового культа. А внутри него бушевал хаос. Он видел пустые глаза Эмили Торн. Видел смеющуюся Сару в парке. Видел газетный заголовок о «технических причинах». Видел зеленый график реабилитации, взлетающий к 99.9%, как проклятый лифт на небеса, оставляющий внизу всех, кого растоптали по дороге к этому статистическому раю.
«Чудо?» – его голос был шепотом, но в нем звенела сталь. «Это кошмар, Элис. Кошмар под соусом из зеленых диаграмм. Вы променяли души людей на проценты эффективности. И называете это прогрессом».
Он развернулся и пошел прочь, не дожидаясь ответа. За спиной он чувствовал не укоризненный, а скорее сожалеющий взгляд Элис и гипнотическое мерцание статистики на стене, утверждающей свою безупречную, бесчеловечную истину. Он шел, и в ушах у него гудел голос «Фемиды», объявляющий приговор: «99.9%». Это был не процент. Это был приговор. Приговор будущему, где страдание одной Эмили Торн ничего не значило. Где Сара Коул была лишь «технической ошибкой» старой системы, которую исправили. Где справедливость измерялась кредитами и снижением расходов на тюрьмы.
