Глава 6 Пролетит ли голубь сквозь игольное ушко?
Дни без Мастера – бесцветное время. Мысли крутятся, под каким предлогом выйти на улицу, чтобы подпить, и какой хитростью скрыть запах: редиски поесть или сигарету пожевать?
– Как ты мог, Костас? – Марта была одета в чёрное кимоно, и оттого похожа на обугленное говорящее поленце.
– Ну, напился и напился, разве это драма?
– Ты потерял лицо. Подставил Мастера! Что теперь подумает Александра? – её рука, которой она жестикулировала, с неподвижными, склеенными, полусогнутыми пальцами была похожа на руку манекена, а не живого человека.
– Хочешь кофе?
Мы сидели за столом на кухне. Я достал турку, насыпал в неё кофе, залил холодной водой, поставил на плиту.
– Не хочу! Ты невкусно варишь.
– Пойми, мне просто скучно! Расслабься, лебедь. Я отыграю свой сценарий, ты свой, вместе мы сыграем одну игру.
Она не хотела играть, хотела, чтобы всё было по-настоящему. Но кто знает, что есть настоящее? Вскипевший кофе с шипением пролился на плиту.
***
Вечером Мастер вызвонил нас, и мы поехали за ним на Рублёвку.
Встретил нас Волк. Он стоял и курил с потемневшим лицом у открытых ворот. «Ну, какой из тебя Волк, – подумал я, рассматривая его горбатый нос. – Уж скорее, боевой верблюд».
– Повышенная готовность! – горячим шёпотом объявил он. – Светское общество.
Я рассмеялся. Лёня укоризненно произнёс:
– Ты почему такой небритый и неопрятный?
– И что? Кому какое дело? – огрызнулся я.
– Как что? Ты видел когда-нибудь Мастера небритым и неопрятным?
– Конечно, видел.
Волку неуютно. Он здесь никого не знает, неуместный и зажатый. А мне в таких местах хорошо! И кое-с-кем я знаком. Лысый Ганс Кристиан пожал мне руку и проговорил:
– Третьи сутки не спим. Даже не верится. Как на войне.
– А это и есть война, – ответил я.
Ганса, казалось, подбрасывало, он весь уже нанизан был на нить для чёток, которые перебирали руки Мастера. А вот и хозяин – Алекс Голубь. Он поздоровался и, тряхнув комсомольской чёлкой, спросил Марту:
– Учитесь, работаете?
– Учусь.
– На кого?
– На себя. Учусь быть собой
«Наша девочка», – подумал я.
Я осмотрел собравшихся на улице вокруг большой кованой чаши, в которой горел огонь: мужчины и женщины, человек двадцать. Кого-то из них, я слышал, Голубь, то ли в шутку, то ли всерьёз, называл ваджрными братьями и сёстрами. Их аура блестела, как волосы, смазанные бриолином. У всех у них странные имена, дорогая одежда. Они не сидели, а парили неподвижно в воздухе, и для них это было вполне естественно. Теперь я понимал Лёню. Мне чудилось, что вокруг упыри, маскирующиеся под милых сказочных персонажей, то причмокивают, то зевают, прикрывая непроизвольно лезущие клыки.
Эс-эН вещал из плетёного кресла. Закутанная в кашемировое одеяло Лея, жена Голубя, повернула к нам свое бледное лицо, похожее на маску театра Но, и слегка кивнула в знак приветствия.
Внезапно фигурки в пространстве застыли. В этот момент я знал, что могу слышать то, что никто не слышит. Эс-эН так умел рассказывать: что-то одно говорит, а другое умопомрачительное вставляет.
Безмолвный голос Эс-эНа вился дымком в морозную ночь:
– Богатые продали свои души. Никто из них не думает так, но посмотри, Костас! Вон Ганс Кристиан – выворачивается наизнанку, прогибается, тратит своё джи, на что? На то, чтобы заполучить побольше денег. А взгляни на Алсу, она практикует вуду, чтобы извести своих недругов, получает от этого физиологическое удовольствие. Она не творит, не созидает. Не живёт. Нежить. И сам Голубь, ведь всё, что он имеет, всё это он отжал, как ни крути. Где-то схитрил, где-то подмазал, кого-то подставил, кого-то обыграл. Всё за счет других. Это я и называю, продать душу.
