- Игорь Ильич, а можно я задам вам очень неделикатный вопрос? – я сейчас была совсем как Пикс, который имел привычку вот так осторожно подкрадываться. - Но если не хотите, не отвечайте.
- Соня, ты просто прелесть. Ты же про бабушку хочешь спросить, да? У нас с ней все было, как сейчас говорят, сложно. Мы дружили… не поверишь, шестьдесят девять лет, и я был в нее влюблен все это время. Я до сих пор ее люблю, Сонечка. Хотя при этом дважды был женат. Она тоже была не совсем ко мне равнодушна, но мы так и не пересеклись. Постоянно не совпадали.
Он замолчал, улыбаясь грустно, глядя сквозь время – туда, где они оба были молодыми.
- Расскажите, - шепотом попросила я.
- Когда я пошел в школу, мы еще учились отдельно, - начал он, размешивая в чашке давно растаявший сахар. – Мальчики и девочки.
- Такое было? – удивилась я.
- Да. Сейчас об этом и не помнят уже. Во время войны ввели раздельное обучение, а отменили, когда мы перешли в третий класс. Соседнюю женскую школу расформировали, девочек раскидали кого куда. У нас было два вторых класса, а третьих уже стало три. В нашем осталось пятнадцать мальчиков, и пришли, кажется, тринадцать девочек. Не помню точно, но их было меньше. Сначала они пытались держаться от нас подальше. Сидели за партами отдельно, почти с нами не разговаривали. Но учительница всех рассадила.
- И вас посадила с бабушкой?
- Да. Сначала у нас с ней была война. Мы поделили парту. Ой, Соня, тогда же еще были старые парты, давно таких нет. Без стульев – стол и скамейка, соединенные вместе. Крышка наклонная, сверху чернильницы в специальных отверстиях. Мы писали вставочками – это деревянная ручка со сменным пером. И вот мы с Машей парту поделили – провели мелом границу. И по скамейке тоже. Сидим, пишем в тетрадках. Я ее толк под локоть, у нее клякса на всю страницу. Она в слезы. Учительница: что там такое? Маша: Пожаров меня толкнул. Я: ничего подобного, она сама. А у меня весь локоть мелом измазан. Форма тогда у нас темно-серая была, все на ней видно. Ох, попало же мне!
- А я думала, что форма была синяя. Видела картинки в интернете.
- Это уже потом, гораздо позже. А у нас – как у гимназистов, только без шинели. Серая гимнастерка под ремень с пряжкой, серые брюки. И фуражка. А у девочек коричневые платья и фартуки. На каждый день черный, на праздник белый. Маша вся такая аккуратная была – воротнички, манжеты, косички с бантами. А меня мама звала вахлаком.
- Как? – прыснула я.
- Вахлак. Это когда-то про крестьян говорили – грубый, неопрятный, расхристанный. А у меня вечно гимнастерка из-под ремня, штаны в пятнах, волосы дыбом, фуражка на бок. На сумке зимой с горки катался.
- Ой, прямо не верится. Сейчас-то вы совсем не такой.
- Наверно, немного подрос, - усмехнулся он. - В общем, война у нас была с Машей. Хотя она мне и тогда уже нравилась. Но разве ж это можно было показать? Это же позор, засмеют. Вот и делал вид, что терпеть ее не могу. А потом Пашка Каледин, он сзади сидел, ей косу в чернильницу обмакнул. Вот интересно, Соня, я всех своих одноклассников помню – и по имени-фамилии, и в лицо. А соседку новую уже год не могу запомнить. Да что там, не помню, что ел сегодня на завтрак, зато помню стихи, которые в садике на утреннике читал.
Он запрокинул голову и продекламировал с пафосом:
Шаловливые ручонки, нет покоя мне от вас,Так и жди, что натворите вы каких-нибудь проказ.Вот картинку изорвали, спичку серную зажгли,А вчера ключи куда-то от комода унесли.*
