***
– Пока ты живёшь в этом доме, ты будешь отчитываться, где и с кем ты была! Ясно тебе? – уже ору, не сдерживаясь.
Люба пришла домой, только когда начались сумерки собираться за окном, и я не смог сдержаться.
Всё. Предел. Никаких отлучек из дому без охраны.
– А то что, пап? – с вызовом спрашивает дочь, вздёргивая подбородок.
А у меня прямо руки чешутся схватить ремень и отходить по её тощей заднице.
В кого она такая? Маринка не была такой. Кроткая, нежная, милая. Сама невинность. А эта девочка просто взрыв моего мозга.
– Любовь Семёновна, ты ничего не путаешь сейчас? – рычу на неё, надеясь на то, что хотя бы испугается моего вида.
– Это ты путаешь, пап, – отвечает в тон мне дочь. – Мне восемнадцать. Я уже взрослая. И если я не хочу находиться с твоими мордоворотами, значит, не хочу.
Люба сжимает свои маленькие кулачки, а меня и гордость берёт, и злость ещё больше. Это что вообще такое?
– Пошла в комнату! – рявкаю на Любу, замечая, как она дёргается. – Ты наказана. До конца каникул никакого выхода за территорию дома.
– Ты серьёзно? – спрашивает с такой обидой в голосе, что я готов уже забрать свои слова обратно, но сегодняшний день внёс много корректив, так что я не собираюсь ничего забирать.
Молча смотрю на дочь. Вижу, что она оценивает всю ситуацию. И где-то глубоко понимаю, что она её не принимает, но, резко развернувшись, быстро выбегает из кабинета. И те слёзы, что я замечаю в последнее мгновение, делают мне ещё больнее. Но по-другому никак. Будет знать, как сбегать от ребят. Да и рано ей шашни водить с кем попало.
Стою посреди кабинета, пытаюсь успокоиться, но выходит плохо. Господи, ну зачем ты создал этих баб такими проблемными и злоебучими?
Выхожу из кабинета и иду на второй этаж к комнате Любы. Берусь за ручку двери и совершенно не удивлён, что она заперта. Перегнул, бля. Но по-другому не могу.
Я как представлю, что какой-то член на ножках будет пихать свой стручок в мою девочку, желание истребить всех членистоногих вырастает до размеров сверхновой молниеносно.
Так, Семён, успокойся. Это просто день напряжённый. Нельзя срываться на единственно родном человеке. Ты же в доме глава.
– Любаш, доченька, – зову через дверь, легонько стуча. Слышу тихий всхлип и начинаю злиться уже сам на себя. – Дочунь, ну, прости ты меня. Но я не могу допустить, чтобы с тобой что-то произошло, или тебя кто-то обидел, понимаешь?
Люба молчит, но знаю, что слышит. Ох уж эти женщины.
– Давай мы с тобой договоримся: ты просто расскажешь, с кем встречаешься. Я пообщаюсь с этим… парнем, – с трудом выдавливаю из себя это слово, так как назвать хочется его по-другому. – А после ты уже сможешь с ним продолжить общаться.
Если я его не прикопаю где-нибудь за городом. Но этого я, естественно, не говорю.
Стою ещё несколько минут, надеясь на то, что моя девочка оттает, но в следующую минуту слышу, как бахает дверь в её ванную, выводя меня ещё сильнее.
– Ну и… – резко закрываю рот. Я, конечно, могу продолжить орать на дверь, да толку.
Вот же мелочь противная. Ты смотри, как она защищает этого своего таинственного парня.
Резко разворачиваюсь и, быстро спустившись, натыкаюсь на две пары глаз. Серый немного бледный, а вот Андрей меня напрягает своей вольной позой. Ну кто-то должен отхватить сегодня пиздюлей.
