– Замолчи немедленно! – заорала на нее наша учительница, мисс Грогни, и от праведного гнева губы у нее сомкнулись в почти неразличимую тонкую линию.
Тогда я еще не знала, что мисс Грогни была порождением пары миссионеров, отправившихся проповедовать слово Божье в далекий и крайне негостеприимный район Африки, но, увы, вскоре обнаруживших, что мусульманские проповедники добрались туда раньше их. Я двинулась было к своей парте, но мисс Грогни твердо остановила меня:
– Стой, где стоишь.
Я подчинилась, чувствуя, как теплой тяжестью наливается мочевой пузырь.
– И ты считаешь возможным называть зайца… – угрожающе начала мисс Грогни.
– Вообще-то это кролик, – прервала ее Дженни Пенни. – Это просто такая порода, бельгийский…
– И ты считаешь возможным называть кролика богом? – повысила голос мисс Грогни.
Я догадалась, что это один из тех вопросов, на которые лучше не отвечать.
– Ты считаешь возможным говорить: «Я надела на бога поводок и пошла с ним в магазин»?
– Но так ведь и было, – слабо возразила я.
– А тебе известно, что означает слово «богохульство»?
Я смотрела на нее в недоумении. Опять это стран ное слово. Дженни Пенни уже тянула кверху руку.
– Что? – обернулась к ней мисс Грогни.
– Богохульство значит глупость, – сказала девочка.
– Нет, богохульство – это совсем не глупость.
– Тогда грубость?
– Богохульство – это, – с нажимом произнесла мисс Грогни, – оскорбление, нанесенное Богу или чему-то святому. Ты слышишь меня, Элеонор Мод? Чему-то святому. За то, что ты сейчас рассказала, в другой стране тебя забросали бы камнями.
Я поежилась, потому что совершенно ясно представила себе, кто бросил бы первый камень.
Дженни Пенни стояла у школьных ворот и перепрыгивала с одной ноги на другую – играла во что-то в своем собственном выдуманном мире. Этот мир был странным и к концу школьного дня успел вызвать в школе недобрые перешептывания и косые взгляды, но меня он неудержимо притягивал, и фатальная брешь в скучном и размеренном строе привычной жизни уже была пробита. Я наблюдала, как девочка засовывает непослушные кудряшки под прозрачный пластиковый капюшон. Я думала, что она ждет, когда кончится дождь, но, оказалось, она ждала меня.
– Я тебя жду, – сказала она.
Я покраснела.
– Спасибо, что хлопала.
– Мне правда понравилось. – Волосы у нее на макушке были до того туго стянуты бантом, что, казалось, ей трудно открывать рот. – У тебя получилось лучше всех.
Я раскрыла свой розовый зонтик.
– Красивый, – одобрила она. – Мамин кавалер обещал купить мне такой же. Или с божьими коровками. Но это только если я буду хорошо себя вести.
Но обсуждать зонтики я больше не хотела, меня поразило новое слово.
– А почему у твоей мамы кавалер? – спросила я.
– Потому что у меня нет папы. Он сбежал, когда я еще не родилась.
– Ничего себе! – только и сказала я.
– Только я его называю дядей. Я всех маминых кавалеров называю дядями.
– Зачем?
– Так проще. Мама говорит, люди ее осуждают. Обзывают по-всякому.
– Как?
– Шлюшкой.
– Что такое шлюшка?
– Женщина, у которой много кавалеров.
Она стащила с головы капюшон и забралась ко мне под зонтик. Я пододвинулась, чтобы дать ей место. От нее пахло чипсами.
– Хочешь «Базуку»? – спросила я, протягивая на ладони жевательную резинку.
– Не-а. Я в прошлый раз такой подавилась. Мама говорит, я чуть не умерла.
– Ух ты.
Я засунула «Базуку» в карман и пожалела, что купила такой опасный для жизни продукт.
