Он рассмеялся, обнимая её. Воздух пах дождём, краской и бесконечностью.
Глава 4: Мосты и Отражения
Санкт-Петербург встретил их дождём. Не тем яростным ливнем, что вымывает дороги, а мелким, назойливым, словно сеть из серебряных нитей. Марк стоял на перроне Московского вокзала, прижимая к груди картонную коробку с Агатом. Растение, укутанное в плёнку, походило на ребёнка в коконе. Лиза, держа за руку двухлетнюю Алису, смотрела на небо, где купола Казанского собора терялись в тумане.
– Здесь даже дождь красивый, – прошептала она, подставляя ладонь под капли. – Как акварель, размытая временем.
Алиса потянулась к луже, отражавшей фонари, но Марк подхватил её на руки.
– Поехали, – сказал он, стараясь звучать уверенно. – Наш дом ждёт.
Квартира на Петроградской оказалась крошечной, с окнами во двор-колодец. Но Лиза уже рисовала в воздухе планы:
– Здесь поставим мольберт… А тут – твой гончарный круг… Алиса будет спать за ширмой, пока мы…
– Лиза, – Марк осторожно поставил Агата на подоконник. – Мы не на заводе. Здесь даже вентиляция не работает.
Она замолчала, обнимая себя за плечи. В её взгляде мелькнуло что-то знакомое – страх, который они оба считали похороненным. Санкт-Петербург, с его громадой камня и воды, вдруг показался чужим.
– Папа, смотри! – Алиса тыкала пальцем в стену, где трещина в штукатурке образовывала силуэт, похожий на крыло.
– Видишь? – Лиза присела рядом с дочерью, доставая из сумки мелок. – Это ангел. Давай его раскрасим.
Марк отвернулся. В горле стоял ком – не от грусти, а от стыда. Они продали завод, чтобы оплатить переезд. Предали ли они память Давида?
Первые недели стали чередой теней. Марк обивал пороги мастерских, предлагая керамику с эхинацеями – но в городе Фаберже и фарфора его грубые изделия казались архаичными. Лиза, с животиком, округлившимся к пятому месяцу второй беременности, пыталась писать этюды на набережной, но ветер с Невы рвал бумагу. Даже Агат чахнул, сбрасывая листья в такт их настроению.
– Может, вернёмся? – спросил Марк однажды ночью, глядя, как Лиза растирает мёдом опухшие ноги.
Она замерла. В темноте светились только её глаза и экран телефона с объявлением: «Требуется художник для росписи детской больницы. Опыт работы с травами и ресайклингом».
– Ты можешь это, – сказал он, прочитав её мысли. – Ты создала сад из ржавых труб.
– Но здесь… – она провела рукой по стене, где трещина-ангел теперь сиял золотом. – Здесь всё другое.
– Мы тоже другие. – Марк положил руку на её живот, чувствуя толчок. – Он верит в нас.
Детская больница имени Святой Ольги располагалась в старинном здании с облупленными колоннами. Лиза, стоя перед главным входом, сжимала папку с эскизами: эхинацеи, сплетённые с питерскими мостами, дети, летящие на крыльях из медицинских масок.
– Вы Лисавета Морозова? – Из дверей вышла женщина в белом халате, с лицом, изрезанным морщинами улыбки. – Я главный врач, Анна Викторовна. Покажите, что придумали.
Лиза разложила рисунки на ступенях. Дождь пытался смыть краски, но Анна Викторовна вдруг рассмеялась:
– Боже, да вы же рисуете надежду!
Контракт подписали за час. Лиза выбежала на улицу, где Марк катал Алису на плечах, и закричала:
– Они хотят, чтобы я оживила стены! Чтобы дети видели красоту даже здесь!
Марк подхватил её, кружа под ажурным фонарём. Алиса смеялась, хватая капли дождя, которые вдруг перестали казаться холодными.
