На этом поле самолёт можно было и посадить, но не в весеннюю жижу. Поэтому бойцы отряда дождались условного времени, развели сигнальные костры и вскоре после полуночи услышали гул мотора «кукурузника». Тот скинул груз на парашюте, махнул на прощанье крыльями и развернулся на восток.
Утром весь отряд рассматривал вытащенный из ящика разобранный пулемёт системы «Максим». Там же находились патроны и… рация.
– А на што нам это радио? – удивился один из партизан. – Кто умеет на этой штуке робить?
– Завтра связной приведёт радиста из центра, – пояснил командир.
И кто-то добавил:
– Жаль, динамита нету. Ну что ж, повоюем с тем, что есть!
Ещё через неделю Глеб понял, что имел в виду Иван Степанович под «ответственным заданием».
– Ну что, художник, твой выход, – начал он разговор с самым молодым партизаном. – Пойдёшь с хлопцами к Низовому, на станцию. Мужики покажут место, откуда всё хорошо видно: комендатура, охрана, пути.
– Будем фрицев бить, товарищ командир? – не выдержал Глеб.
– Будешь рисовать. Всё подробно, как сможешь.
Глеб разочарованно взял из рук Ивана Степановича планшет и по-солдатски ответил: «Есть!»
– Пойми, – командир положил руку на плечо парню. – От того, как точно ты нам начертишь, будет зависеть успех всего дела!
Иван Степанович пронзительно посмотрел в глаза мальчишки.
Операцию назначили на 15 мая. Лес освободился от остатков зимы. Первые берёзовые листочки скромно показывались из набухших почек. Из чёрной земли тут и там пробивались белые пятна подснежников. Партизаны собирали берёзовый сок. На вопрос Глеба: «А зачем?» – кто-то их мужиков кратко обосновал: «Полезно!»
Именно 15 мая, согласно перехваченной радиограмме, в Низовое прибывал эшелон с боеприпасами. Сразу после загрузки тендера и заправки водой он отправлялся дальше на фронт.
– Тротила нема, а то бы пустили состав под откос, и нате вам, воюйте! – сокрушался командир. – Поэтому задача – захватить станцию и вывести из строя локомотив. Если всё получится, то разбираемся с грузом, ищем динамит и подрываем полотно. Стрелковое оружие – в отряд, сколько унесём.
Выдвинулись ещё до рассвета, осторожно ступая по прошлогодней листве. Фёдор тащил за собой собранный и тщательно смазанный пулемёт. В сержантской школе учили стрелять из всего. Глеб опять просился идти со всеми, но его, радиста и ещё троих раненых оставили в лагере. Парень пожелал своим танкистам успеха, и вдруг, сам не ожидая такого от себя, непроизвольно перекрестил закрывшуюся за ними дверь. Так делала бабушка… отряд растворился в предрассветных сумерках.
Отголоски боя стали доноситься до лагеря во второй половине дня. Глеб изгрыз себе ногти, была у него такая дурацкая привычка, когда сильно волновался…
Бойцы вернулись ближе к ночи, но не все. У командира рука висела плетью, лейтенант всё время тянулся к окровавленной повязке на голове. Рана кровоточила, но танкист пришёл на своих ногах. А ещё одного бойца несли на самодельных носилках. У него было ранение в живот, и он громко стонал, прося пить. Из двадцати пяти бойцов назад вернулись семнадцать человек.
В ночной караул в этот вечер, конечно, пошли те, кто оставался в лагере. И только наутро Глеб узнал о ходе боя. Разговорчивый Фёдор поведал ему, что сначала всё шло удачно. Оказалось, что состав прибыл ночью и, слава богу, не успел отправиться дальше. Бесшумно убрав одного из часовых – лейтенант метко бросил нож, – разрезали колючку со стороны леса и подползли ближе к станции. А вот пулемётчика на вышке с первого выстрела снять не удалось. Он успел дать несколько очередей в сторону леса, этим и поднял тревогу раньше времени. Тогда все сконцентрировали огонь на вышке, кто-то попал, и пулемёт смолк. Командир снял с пояса убитого караульного ручную гранату и передал её лейтенанту:
