– Алина, все будет хорошо. – и как будто не хватает только звонкого «Аминь» в конце.
– Да, конечно. Что-то я расклеилась. – Алина встревожилась от своих слов.
– Может, все-таки винюшки? Или у нас есть благородный московский напиток, дамский, «Ай да киви» зовется. – предлагает Ларик.
– Вот вы смешные!
Смеемся отчего то мы все. Как будто вся дистанция между пропала между парой сказанных фраз, но больше – между теми, не сказанными. В которых каждый может увидеть свой ненавистный огород, чем бы он ни оказался, и почувствовать полет от того, как убегаешь далеко-далеко. Свободным, сильным и радостным в дивный мир, которого не существует. Таким, каким ты никогда не был и не смог бы стать. И, может, быть это к лучшему.
Алина докуривает, а Сазан начинает развлекать всех походными байками, пока ей не приходит время уходить. Скоро остановка, мы подъезжаем к Сегеже.
Сегежа – чудный город на Выгозере. Город зеков и рабочих, неспокойный уголок на не совсем живой земле. В Сегеже мы взяли перекусить и тупо прогуливались туда-сюда перед мрачноватой многоэтажкой. Да что тут нагнетать – обычной многоэтажкой, которые есть на всем пространстве пролетарского строительства новой жизни. В таких же точно выросли и мы. Но есть одна особенность.
– Пацаны, а че тут так воняет-то? – спрашивает Кислый, когда мы вернулись в тамбур.
– Потому что мы навоняли. – рассудительно отвечает Ларик.
– Да не здесь, а вообще в этом городе. – продолжает Кислый.
– Так это же ЦБК! – восклицает Сазан.
– А что – ЦБК всегда так воняет? – удивленно спрашивает Кислый.
– Ага. – подтверждаю я.
– Да ладно! Ну это же дичь. Вот ты живешь. А у тебя в городе везде вонь. И дома, и на улице, и на работе. Болеешь, и воняет. Празднуешь, и все равно вонь. Душишся, а одежда высохшая уже воняет. Родился – воняло, в гроб кладут – тоже воняет. – задело Кислого.
– Так почти на всех ЦБК, а есть еще некоторые отрасли в химии, животноводство, кожевенная промышленность, рыбная – много всяких радостей. И везде вонь. – со знанием дела рассказываю я.
– И это нормально вообще? Ты сам как думаешь? – спрашивает Кислый.
– Я думаю, что нет. Закрыть бы его к черту, да и все. Ладно, воняет. Но они под него лес вокруг порубили весь, атмосфера ни к черту, вода ни к черту. Значит – болезни, смертность. На десятилетия отравленное место. А ведь так оглядеться – красота. Которой не остается и в помине. Тлен в таких местах, куда человек добрался, но обживаться особенно не стал. Только все разворотил, испохабил, да разбросал кого ни попадя ковыряться в отбросах. – негодует Сазан.
– А если закрыть, что людям делать? Не они строили, не они виноваты. Они живут просто тут. Совки хату за выработку дали, а новые хозяева дают денег, в аккурат, чтобы ноги не протянуть. Вот и сиди здесь кукуй. Но пока завод пашет, есть хоть что-то, чем можно заняться. Не все же в «Пятерочку» работать пойдут, которой, если гикнет ЦБК, и продавать-то некому станет. И вертухаями не всех возьмут. Вот на пайку разве что, в зону – это у нас пожалуйста. Так если все позакрывать, то повымрет все, и нечего станет дорогим москвичам перекладывать из пустого в порожнее. – я много видел подобных городов и много думал, как с ними быть.
– Ну и что делать? Сипеть и чахнуть потихоньку, абы что не вышло? – Сазан переходит к извечным вопросам.
– Не обязательно. Если в общем посмотреть на завод – можно же фильтры поставить, утилизацию наладить, лесопользование реально восстановительное ввести. Вон, через пару сотен километров финны же смогли. У них там и за лесом смотрят, и у заводов жить можно, и люди деньги серьезные получают. Да и в Швеции такая же история… – неожиданно конкретизирует проблему Ларик.
