– Могли б найти где-нибудь пещеру, – замышляла она тогда в темноте, – прятали б дым от костерка, на котором стряпали, жили б одной крапивой и добычей из моря…
Нынче они вновь стояли на утесах. Он не мог понять, с чего ему так повезло, – его же оставили помирать, выпотрошенного, отброшенного.
* * *
Пока готовился ужин, мы выстроили дом на кухонном столе из камешков с пляжа. Порой, когда сходили с горы, такие уставшие после подъема, ужином был суп из жестянки, галеты, выдранные из пачки, квадратик шоколада у огня. Дом некогда был мельницей на прядке воды. Мы читали друг дружке в неумолчном плеске ручья и моря, спали под одеялами тяжелыми, как обволакивающая ночь. Что стало с фонарем стрелочника, с камешками на столе? Кто читает отцову книжку рассказов Толстого под одеялом? Был другой дом, дощатая хижина у тарна, кровать, стол, лоскут половика, мойка, дровяная печка, раскрашенные ставни, байка о детстве, рассказанная в темноте. Твоя синяя рубашка. Море было обширным, как смерть, сказал ты, билось так громко, что даже за ужином, за столом нам приходилось шептаться. Рты и уши. Звезды – как свет дневной сквозь плетенье шторы. Мы никогда не жили вдали от звука или вида воды. Был домик рабочего в городке, который построил глиний, и паб посреди поля, где проснулись мы средь инея на каждом волоконце и ворсинке, былинке, клепке и камешке, в серебряной филиграни микроскопической точности. Дорогу к развалинам мы обнаружили в сумерках. Галеты, фляжка чая в машине. Рукава у нас мокры за окном машины, мыты чашки наши дождем.
Я пишу это, Джон, не потому что считаю, будто ты забыл, а потому, что знаю: ты помнишь.
* * *
Над морским дымом, в эхокамере утесов, назойливые крики моевок, словно надеялись они на иной ответ. По всему побережью – каменные зеркала, слушают.
* * *
Фотографическое ателье, над которым они жили, оставалось закрыто с того дня, когда он ушел служить. Теперь он поднял жалюзи на витринах и оценил, что еще требуется. Джон увидел, что Хелена раскрасила и разметила мелом новые задники для студии – летний сад, вид издали на луг и горы, итальянизированная терраса, рояль.
Сил у него пока не было, и он не мог стоять подолгу так, чтоб ему не жгло ногу. Хелена убедила его нанять помощника – кого-то опытного, кто знает химикаты и процессы, умеет выставлять свет и бутафорию для максимального воздействия. Кого-то, кто знает про тень. Готового человека звали мистер Роберт Стэнли.
– Лондон – большой город, а это была маленькая контора… Но вы его, быть может, знаете – заведение мистера Соера на Эксмут-Маркет. – Мистер Роберт Стэнли воззрился на Джона с откровенным рвением.
– Я напишу мистеру Соеру и попрошу рекомендаций.
– Мистер Соер не вернулся из Франции, сэр.
– Так за вас поручиться больше никто не может?
– Нет, сэр. Я всему научился у мистера Соера и больше нигде не работал. Быть может, вы меня испытаете несколько дней – без оплаты – и посмотрите, заблужусь я в темноте или нет. – Мистер Стэнли ухмыльнулся. – Увидите, гожусь ли я вам. Сэр. У каждого свои подходы к тому, как все делать. Я такое уважаю и учусь быстро. Вам всего раз только нужно сказать, чего хотите, и я тогда буду знать.
Оказалось, это правда. Мистер Роберт Стэнли обладал значительной хваткой. Сцену мог осветить так же хорошо, как и Джон. А то и лучше.
* * *
Мистер Стэнли был из Питлохри; чего ж он не вернулся домой после демобилизации?
