Поговорив еще с Еленой Фёдоровной, Люська бережно сложила листок с записанным адресом в карман, пожелала хозяйке поскорее выздоравливать и обустроиться на новом месте, она зашагала к библиотеке. Как-то вроде бы и легче стало на душе, потому что увидела Люська в глазах Елены Фёдоровны радостный блеск, когда та говорила о работе в школе, о ребятах, которых она скоро снова будет учить.
Обсуждали кумушки, слышала Клавдия Захаровна у магазина, что Елена Буркова не просто так в райцентр переезжает, а якобы мужчина у неё появился, представительный и серьёзный, вот он и устроил переезд и самой Елены, и её семьи. Когда она рассказывала услышанное дома Таисии, та одобрительно качала головой:
– Вот и правильно, Лена – женщина образованная, и ей самое место в школе, ребятишек учить! Я рада за неё, если и личную жизнь свою она устроит, несладко одной-то куковать, да еще и после такого страшного предательства мужа. И девочкам её в райцентре лучше будет – там и училище, и техникум есть.
– И я рада за Лену, – вторила ей Клавдия Захаровна, – Вот и тебе бы, Тасенька, на свою личную жизнь внимание обратить. Идут годки-то, что сладкого одной…
– Мама, ну хватит, снова-здорова, – рассмеялась Тася, – Вы да Люська, вот моя жизнь, и другой я не желаю.
Не любила Тася это обсуждать, ничего не желала менять в своей жизни, хоть и ловила на себе взгляды механизаторов, заинтересованные, а порой и откровенно-жадные. Иногда – и недобрые женские, когда перешёптывались кумушки за её спиной, которые заподозрили и своего мужика за разглядыванием чужих прелестей.
Вот только оказалось, что радоваться за Елену Буркову было и нечему… По весне узнали в Городище, что умерла она от давней и тяжёлой болезни, которая развилась на фоне полученных ею ранений, от того ржавого отголоска минувшей войны… Осталась Катя одна в новом доме в райцентре, сестра Аня уехала в город учиться…
Так Люська узнала, что не вернётся её друг Макар ни в Городище, ни в райцентр, потому что останется он теперь жить у своего отца навсегда… В детстве ведь всё время так думается – что до «взрослости» еще так далеко, и так медленно идёт время, и потому – все ближайшие годы, которые предстоит прожить до самостоятельной жизни, это «навсегда»…
Плакала тогда Люська в подушку, сжимая в руке деревянную фигурку кошки, плакала и от жалости к себе, и от сочувствия другу, который потерял маму, а она не может даже поддержать его в эту страшную минуту… И от того, что впервые осознала тогда Люська, какой порой жестокой может быть судьба.
Незаметно пролетело время, выросла Люська из неуклюжей девчонки в симпатичную стройную девушку с тёмными каштановыми косами до пояса и карими глазами в обрамлении густых и длинных ресниц, заставлявших не одно молодецкое сердце в Городище стучать сильнее и беспокойнее.
На выпускном от Люси в её простеньком голубом платьице, сшитым ею самой на старенькой бабушкиной машинке, было не отвести глаз. Окончив школу без единой четвёрки, Люся собиралась поступать в институт в городе. Планов было, как говориться, «громадьё», и жизнь впереди кажется такой заманчиво-радужной, когда тебе едва минуло семнадцать. И только умудрённые жизненным опытом люди говорят: «Если хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах»…
Сдав в июне вступительные экзамены, довольные результатами Люся с Верой решили устроиться на работу, чтобы не терять даром времени и заработать денег. А рабочие руки в колхозе всегда нужны, и вот ранним летним утром, когда утренняя прохлада еще пахнет цветочной свежестью, принесённой с лугов, Люся с Верой шагали к месту сбора колхозников, отъезжающих на прополку.
