– Канал здесь будет, – говорит Иван.
– Канал… Канал… – бурчит Михеич и начинает напевать:
– То дождь, то снег,
То мошкара над нами,
Сидим в тайге с утра и до утра…
– Михеич! – обрывает его Анин. – Спел бы что-нибудь другое.
Худолеев смотрит на него волком.
– А что, по ухам бьет?
– Будь человеком! Не ставь в неудобное положение.
– А что? Заложишь?
«Наглеет Михеич! – подумал Иван. – А что будет, когда выйдем к заимке? Хоть и староверы там, а все к нему ближе. В бога верят. Советской власти сторонятся».
– Ладно. Шуткую я. А вот как насчет послабления? Слышал я, понапрасну людей ссылали?
Иван заметил, что Яков Родионович не ответил на прямо поставленный вопрос.
– Ну как, обсох? – спросил он. – Идти надо… А то, вот, возьми у меня штаны запасные.
– Все равно мокнуть, – бурчит Михеич, натягивая наполовину сырые штаны.
И действительно, с серого неба снова накрапывает мелкий холодный дождичек.
Анин выверяет тропу и берет курс на заимку. До нее остается километров 10—11. Дождь продолжается. Анин идет по привычке считая шаги. Шаги считает «тройками» (каждая «тройка» – два метра) – левой раз, правой два, левой три, правой четыре… Умножишь на два, получишь метры. Вот и сейчас, он ведет счет и засекает время. В первый час проходят 1625 «троек» – три с четвертью километра. Останавливаются, так как мокры насквозь. Снова костер, снова выливают воду из сапог, выжимают носки и портянки. Штаны снимают и держат над огнем как трубки – теплый воздух проходит сквозь них как сквозь трубы для «буржуек» – так сушить быстрее…
За второй час проходят около четырех километров. Еще немного и еще чуть-чуть и вот она, Пимушиха. Уже видны крыши.
Заимка
Заимка всего на два домика. На лай собак выходят двое мужчин. Они вопросительно смотрят на пришедших, которые стоят за калиткой и мокнут.
Несмотря на темноту и моросящий дождь можно различить, что один из них высок ростом и плотного телосложения, второй – ниже на пол головы, но тоже плотный, коренастый. У молодого в руках ружье.
Так они стоят некоторое время, две группы незнакомых людей, разглядывая друг друга в темноте. Потом Анин, поздоровавшись, спрашивает:
– Мы из экспедиции. Можно к вам?
– Заходите.
Изба просторная и чистая. В сенях мельничная установка с конным приводом, в комнате большая русская печь, лавки вдоль стен. В красном углу большая икона Христа-спасителя в серебряном окладе. Под иконой полочка, покрытая рушником. На ней две толстые книги: большая черная с золотым обрезом и поменьше в твердом красноватом переплете. Сразу видно старого издания.
Хозяин высокий, широколицый, подстриженный в кружок. Борода черная, окладистая, с проседью. Взгляд внимательный, выжидающий.
– Мы из экспедиции, – представляется ему Анин. – Я начальник отряда Яков Родионович Анин.
– Из Енисейска? – Как бы между прочим спрашивает хозяин.
Красный угол
– Экспедиция в Енисейске. А мы к вам прямиком, с Енисея.
Хозяин критически оглядывает их грязную порванную одежду.
Кивает головой: – Похоже!
И снова смотрит вопрошающе: мол, здесь-то вам что нужно?
– Если можно, мы поживем у вас дня два-три? – говорит Анин. – А дальше на Касовские галеи пойдем.
– Лады, – говорит хозяин. – Завтра потолкуем. Устали поди.
– Устали, – подтверждает Анин. – И промокли.
– Мать, – говорит хозяин не поворачивая головы. – Собери на стол гостей попотчевать.
Из-за печи появляются женские фигуры, видимо хозяйка, невестка и девочка, вероятно внучка хозяина. Одеты они в длинные темные платья. Головы повязаны темными платками по-монашески, видны только лица от бровей до подбородка.
