Тут от голожопой группы отделилась и подошла к воинам толстенная, пузатая и усатая фрау, похожая на фрекен Бок:
– Дас ист дер фрайкопакультур штранд! Зиэ дайн унтерхузэ софорт аус!
– Здрасьте, я ваша тетя! Че она тут нагавкала?
Пацаны выдавили из себя все, что знали по-немецки:
– Хальт! Хенде хох! Цурюк! Аусвайс!
Лев подумал-подумал и добавил как можно дружелюбнее:
– Рот фронт! Гитлер капут!
Спасибо советскому кинематографу. Но эти прекрасные слова почему-то возымели обратное действие. Голые фрау и фройляйн замахали и заголосили пуще прежнего, чаще всего слышались слова «унтерхузэ» и «полицай». «Полицай» было понятно без перевода. Гвардейцы пригорюнились Тут Лев от безысходности вспомнил, что учил в школе французский. (Амбал и Чуня, поскольку учились в ПТУ, никаких иностранных языков, кроме блатного, не знали.) Лев вежливо обратился к фрекен Бок:
– Мадам, парле ву франсе?
– О! Медхен! Дизе херрен зенд французен! – проорала фрекен подружкам.
Хотя парни со своими труселями по колено и моряцкими наколками были похожи на французов не больше, чем на китайцев. Но из толпы подошла на этот раз вполне симпатичная рыжая деваха лет двадцати пяти и с хорошей фигурой:
– Бонжур, месью!
Лев с удовольствием поднял на деваху ясны очи, оглядел новую переговорщицу с головы до ног и радостно улыбнулся:
– Бонжур, мамзель! Гляньте, пацаны, эта нормальная!
– Да ну?! – Пацаны глянули и согласились. – Очень даже ничего себе!
– Месью! – Залопотала мамзель на чистейшем французском. – Ёлев та кюлот имедатьмон, сет юн пляж нудист!
Тут Лев с грустью понял, что из всех французских слов помнит только те, что из «Трех мушкетеров», каковые и выдал с широченной улыбкой:
– Мерси боку. Се ля ви. Д`Артаньян. Пора-пора-порадуемся!
Опять спасибо советскому кинематографу, но это снова мало помогло. Переговоры грозили зайти в тупик. И тут, к общей радости, Чуня вспомнил немецкую фразу из фильма «Падение Берлина»:
– Гиб ауф! Вир зинд руссише зольдатен!
– О! Майн готт! Руссише зольдатен!
Голые девки затрепыхали ручками-ножками и сиськами-попками, захлопотали, очень эротично забегали и приволокли за подмышки замшелого столетнего дедулю со сморщенной до размеров прыщика пиписькой, который, видимо, лег там в сторонке помирать на солнышке. Быстро выяснилось, что дед знает по-русски только матюки, а также слова «Сибир, лесоповаль, вер-ту-хай». Но понимающему человеку можно одними матюками и теорию относительности объяснить. Дед поведал, что фюнф лет сидел в русском лагере и с тех пор считает Сибир своей второй родиной и очень любит русских, всех, кроме вер-ту-хай. Амбал заорал:
– Блин, земелю встретил! Здоров, пенек сибирский! В Абакане бывал?
И тут же предложил сбегать в ларек за шнапсом, еле его отговорили. Далее старый сибиряк объяснил, что это пляж только для тех, кто без трусов, а если кто отказывается снимать трусы, то вызывают полицию и всех, кто в трусах, сажают в тюрьму. Парни гордо ответили, что русский солдат никогда ни перед кем трусы не снимал и впредь не снимет! Во веки веков! Аминь.
– К тому же, – Лев показал на не очень далекий, мили полторы, причал, где стоял грозный «Филипп Киркоров». – Видишь там крейсер «Аврора»? Там командир смотрит на нас в бинокль, и если мы снимем трусы, то тем самым нарушим военную форму и нас ждет расстрел.
Слово «расстрел» дед сразу вспомнил, такое не забывается, замахал ручками:
