После водных процедур её завели в кабинет старшей медсестры, где забрали деньги, заставили снять золотые украшения, вытряхнуть из сумочки лекарства, парфюм. Все это было сложено в пакет и спрятано в сейф. Составленную опись изъятого, Ира, ничего не видя, как в тумане, собственноручно подписала.
Когда все процедуры были выполнены, новенькой предложили на выбор две карантинные палаты. Ей было всё равно, и она выбрала правую. Её кровать стояла возле двери и была заправлена больничным бельём некогда белого цвета. Ира откинула одеяло, легла и закрыла глаза. Но ненадолго. Вдруг послышалось чьё-то бормотанье, переходящее во что-то сродни пению. Звук приближался всё ближе и, открыв глаза, девушка с тупым удивлением увидела склонившуюся над ней пожилую женщину, которая не только издавала звуки, но и разодрала подушку и разбрасывала перо и пух вокруг, в том числе и на Ирину. Она не испугалась, но ей стало мучительно больно и обидно, и девушка заплакала. Сбежались медсестры, санитарки, уложили сопротивляющуюся старушку на кровать на «вязки», а Ирине предложили перейти в другую палату. Она покорно поплелась за санитаркой, ни о чем не думая, ничего не воспринимая.
Следующую неделю девушка, практически, не помнила: в полусне принимала лекарства, широко раскрывая рот, чтобы медсестра шарилась в нём, убеждаясь, что таблетки проглочены; часами лежала под капельницей, пошатываясь, брела в столовую, держась за стенку, что-то ела. Потом, едва добравшись до кровати, спала, спала, спала.
Через неделю либо организм привык к антидепрессантам и транквилизаторам, либо дозы были уменьшены, но Ирина стала адекватно воспринимать окружающее. Правда, во рту сохло и язык заплетался, но это её не очень волновало. Она часто пила воду и почти ни с кем не разговаривала. Даже внутренний монолог, который сводил с ума, приумолк. В душе было темно и пусто. Часто болела голова. И не только: казалось, ноет каждая клеточка тела, каждый нерв, который у здоровых представляет из себя нить разной длины, а у больных – спираль. И задача врачей распрямить его. Так они объясняли на обходах любопытствующим новичкам.
Контингент больных был, практически, один и тот же. Люди болели по 20–30 лет. Часто встречались и знали друг друга. Общались прошедшие курс лечения, но страдали больше или меньше, постоянно проходя профилактику на дневном стационаре.
Через месяц Ирине стало лучше, но равнодушие к жизни, отсутствие здоровых человеческих эмоций подвигли врача к дальнейшему лечению. Её выписали только через три месяца. И, закрывая за собой дверь неврологического диспансера, за которой прошёл отрезок её жизни длиною в четверть года, она дала слово никогда не возвращаться туда. Тем более, что здоровой себя не почувствовала: тогда Ирина ещё не знала, что болезнь эта неизлечима. Она решила выбрать иной путь – экстрасенсы, маги, целители, гадалки… Но и тут её ждало разочарование.
Тогда она обратилась к литературе: Луиза Хей, Лууле Виилма, Владимир Леви, Алан Чумак и многие другие твердили практически одно и то же: чакры, карма, мантры, аффирмации. И давали стопроцентные гарантии успеха. Кроме того, нужно постоянно повторять: «Я здорова, я здорова, я здорова…».
Испробовав всё и поняв, что это полная чушь, девушка решила узнать о своей болезни с научной точки зрения. К тому времени ей стали ставить рекуррентное депрессивное расстройство.
