…уж я ли не любил моей Дуни?
А. С. Пушкин. «Станционный смотритель»
На пригородную железнодорожную станцию старик Евтеев ходит, как на работу. Каждое утро, – зима ли, осень, а только в семь утра он тут как тут. В руке неизменный портфель, в котором пара бутербродов и еще всенепременный мерзавчик, одет неказисто… Бедно даже одет, скажем прямо. Сядет на скамейку рядом с газетным киоском, примет сиротскую позу и ждет-поджидает очередную жертву. Рядом с киоском, – потому как знает, паразит, что пассажиры с проходящих поездов непременно подойдут купить чтиво какое, дабы хоть как-то скрасить томительную дорогу. Впрочем, такие пассажиры Евтеева не интересуют. Они что? – купили себе газетку или целый пук таковых, и обратно в свой вагон. Нет, с такими кашу не сваришь.
Старика Евтеева интересуют другие пассажиры. А именно те, что ссаживаются на станции с целью пересесть на другой поезд. Станция-то узловая. Вот у этих – времени не сказать, чтобы пруд пруди, а как раз столько, сколько нужно старику. И поговорить-выговориться хватит, но и так, чтобы более близкое знакомство завести, – не получится. Самая серединка, словом, и тютелька в тютельку.
Вот, к примеру, один из таких разговоров. Не то чтобы показательный, но и не без того. Но покамест оставим старика на скамейке, пусть себе сидит-дожидается, очередную жертву высматривает.
…Что-то ближе к обеду на станцию прибыл пассажирский состав. Диспетчер прогнусавил маршрут и номер поезда, объявил время стоянки, перрон заполнился пассажирами… Как раз стоял теплый летний день, редкий в своем великолепии. И станция, старенькая, неухоженная, давно без ремонта, как-то умилительно смотрелась в этот день. Взглянешь – на душе тепло. А почему – непонятно. Палисадничек запущенный, со скошенным штакетничком… Скамейки парковые, каких, должно быть, нигде уже и нет… Три или четыре барбоса беспородных лежат в пыли, на солнышке греются… Все милое, доброе, уютное. Жить бы и жить в этой тиши!
Среди прочих пассажиров на перрон сошел крепкий плечистый парень в джинсовой куртке, с большой дорожной сумкой в руке. Ничем, как будто, собой неприметен был этот парень, но старик Евтеев сразу же выделил его из прочих пассажиров.
Парень подошел к газетному киоску, купил несколько газет и журналов, затем посмотрел на часы, вздохнул, огляделся, и присел на скамейку рядом со стариком Евтеевым. Зашуршал газетами. Старик Евтеев выждал положенное время и спросил:
– А ты, к примеру, сынок, далёко едешь-то?
Парень покосился на старика, смерил взглядом.
– На кудыкину гору, отец, – ответил неприветливо.
– Это где же такая? – точно не заметив подвоха, поинтересовался Евтеев.
– А то не знаешь? – парень отвернулся, показывая, что разговор на этом закончен. Но это он рано обрадовался. И не таких старик Евтеев на крючок цеплял, психолог доморощенный.
– А закурить, сынок, у тебя случайно не найдется?
Парень вздохнул, но пачку старику протянул.
– Спасибо, сынок, – поблагодарил Евтеев, вынув сигаретку. – Слава Богу, мир не без добрых людей… А можно две, сынок? Со вчерашнего дня, знаешь, не курил. Да и… Не кушал тоже… – добавил он полушепотом, принимая скорбный вид.
– Бери… – расчувствовался парень (он покраснел, поморщился, на старика взглянул внимательно). – Тоже поезда ждешь, отец?
– Какой там поезда! – махнул рукой старик Евтеев. – Со вчерашнего вечера здесь сижу. Ночевать мне негде, сынок…
