Подходит Манек. Посмотрел на меня и говорит тихонько:
– Хочешь, пойдём поиграем?
Я говорю:
– Нет.
Он ещё постоял, посмотрел, не захочу ли я с ним заговорить.
Этот – другое дело. Я ему говорю: так, мол, и так.
– Не знаю, простил или нет.
Манек подумал.
– А ты узнай. Это он со злости сказал. Зайди в учительскую, спроси – наверное, забыл уже.
А потом был урок рисования.
Учительница сказала, чтобы каждый рисовал что хочет: какой-нибудь листок, или зимний пейзаж, или ещё что-нибудь.
Я беру карандаш. Что бы такое нарисовать?
А я рисовать никогда не учился. Когда был большим, тоже не очень-то умел. Вообще в моё время нехорошие были школы. Строгие, скучные. Ничего там не позволяли. Такое всё было чужое, так было холодно и душно, что, когда мне потом снилась школа, я всегда просыпался в холодном поту. И всегда был счастлив, что это сон, а не правда.
– Ты ещё не начинал? – спрашивает учительница.
– Думаю, с чего начать.
А у учительницы светлые волосы и добрая улыбка. Она посмотрела мне в глаза и говорит:
– Ну, думай, может быть, и придумаешь что-нибудь хорошее.
И, сам не знаю почему, я сказал:
– Я нарисую школу – как раньше было.
– А ты откуда знаешь, как было раньше?
– Папа рассказывал.
Пришлось мне солгать.
– Хорошо, – говорит учительница, – это будет очень интересно.
Я думаю: «Выйдет или не выйдет? Ладно, ведь и другие мальчишки не такие уж великие художники».
Рисую я неважно, ну да ничего. Самое худшее – посмеются. Ну и пусть смеются…
Есть такие картины, которые из трёх картин состоят: одна посредине, а две по бокам. Все они разные, но составляют одно целое. Такая картина называется триптих.
Я разделил страницу на три части. Посредине нарисовал перемену. Мальчишки гоняются друг за другом, а один что-то натворил – учитель дерёт его за ухо, он вырывается и плачет.
А учитель его крепко за ухо держит и лупит что есть силы по спине, вроде как бы шпицрутеном. Мальчишка приподнял ногу и словно повис в воздухе. А другие вокруг стоят, головы опустили, ничего не говорят – боятся.
Это посредине.
На картине справа я нарисовал урок – как учитель бьёт ученика линейкой по рукам. Смеётся один только подлиза с первой парты, а другим жалко.
На картине слева – секут настоящими розгами.
Мальчик лежит на скамье, сторож держит его за ноги. А учитель каллиграфии с бородкой поднял вверх руку, в руке – розга.
Такая мрачная картина, точно всё это в тюрьме. Я нарочно сделал тёмный фон.
Сверху я надписал: «Триптих, старая школа».
Когда мне было восемь лет, я ходил в эту школу. Это была моя первая начальная школа, называлась она «Приготовительная».
Помню, одного мальчика высекли. Сёк его учитель каллиграфии. Не знаю только, учителя ли звали Кох, а ученика Новицкий или ученика Кох, а учителя Новицкий.
Я был тогда совсем маленький и ходил в ту школу недолго. Но я вижу всё это так ясно, словно это было вчера.
И вот я рисую. Карандаш так и бегает по бумаге. Мне даже странно.
Головы у учеников получаются маленькие, но я стараюсь, чтобы все они были разные и каждое лицо имело своё выражение. И чтобы все ученики были в разных позах: один облокотился, другой привстал. Себя я тоже нарисовал, но не в первом ряду.
Рисую, а уши у меня так и горят; жарко, и словно кого-то догоняю.
Это я рисовал с вдохновением.
Я ведь был уже один раз взрослым и знаю, что называется вдохновением. У Мицкевича, когда он писал «Импровизацию», было вдохновение.
