Коттедж Кима стоял недалеко от берега, укрытый от него земляным валом. Это было небольшое, но продуманное двухэтажное строение, нижний ярус которого занимала просторная гостиная и несколько бытовых помещений, а верхний отводился под спальни, где могло бы разместиться человек шесть, но жил лишь Ким. Он был не очень аккуратным постояльцем, и робот-уборщик терпеливо подбирал за ним носки и отыскивал пары.
К берегу от коттеджа шла тропинка, оканчиваясь у деревянного причала, где не было ни лодок, ни яхт. Его назначение оставалось неясным, и дважды в год причал смывало штормом, но зачем-то его восстанавливали снова: возможно, таковы были правила безопасности «Талема».
Остров имел уклон, переходящий в довольно крутой холм, на вершине которого Ким никогда не был. Поперёк склона тянулся непроницаемый трёхметровый забор, ограждая сорок гектаров талемской территории. Единственным свидетельством жизни за ограждением была огромная ель, которая росла по ту сторону забора и свешивала косматые ветви через тройной ряд колючей проволоки. Гуляя, Ким обычно здоровался с ней, но ель только лениво шевелила лапами.
В остальном растительность острова состояла из грубых, омертвевших кустарников. В бесснежные дни каменные склонны выглядели пёстро из-за разноцветных и причудливых мхов, напоминавших пятна побуревшей краски.
В центре талемской территории располагались три административные постройки, сходившиеся к небольшой центральной площади: их прозвали «Триагом».
Сотрудники «Талема» жили вдоль береговой линии чуть в стороне от Кима. В череде серых модульных домиков выделялись три фиолетовых коттеджа директора Юстиана, Виноградова и Фольшойера.
В дальней от берега части располагался «старый город»: фрагмент брошенного посёлка советской постройки, рассечённого забором. Для чего строители «Талема» оставили трёхэтажный дом с заколоченными окнами и почти столетнюю школу, Ким не знал. Их стены потемнели и обросли зеленоватым и жёлтым лишайником. Вросшие в камни, почти слившиеся с ними, дома напоминали пару бородавок на щеке острова. В ветреные дни их заколоченные окна издавали низкочастотный гул, словно воспринимая хмурые мысли земли.
Талемцы использовали одну из построек – школу – для установки символического красного шара, на котором Ким сосредотачивался перед когеренцией. Почему шар поместили именно в пустом классе, Ким не знал: первое время ему было не до вопросов, а потом он привык. Пару раз он заходил в здание школы, чтобы посмотреть на шар, который в реальности был лёгким и пустотелым. Иногда Киму удавалось найти рядом старый мелок или почерневшую обложку учебника, на которой лоснились графитовые буквы: «География». Ким клал на неё руку и представлял, как когда-то, лет восемьдесят назад, детская ладонь лежала на этом же самом месте. Ладонь сына какого-нибудь инженера, покорителя Заполярья, которого уже нет в живых.
Ким занимал себя такими мыслями, высасывая базу «Талем» как мозговую косточку, потому что в остальном развлечения здесь были скудны.
Дома его ждала коллекция старых фильмов XX века, дополненная множеством нейросетевых ремейков, которые быстро надоели из-за бесхитростности сюжетов. Современные фильмы были ему недоступны, отчего Ким особенно остро чувствовал стерильность собственного разума. Он мог генерировать фильмы на свой вкус, но это оказалось скучно. Создатели нейросетевых картин убеждены, что в мире существует только три типа сценариев, и какой бы набор актёров не задавал Ким, нейросеть с азбучной чёткостью сводила повествование к одному из принятых шаблонов.
