Гуща растеклась по блюдечку и ровным счетом ничего не показывала. Ника почесала ногу носком тапочки на каблуке. На барной стойке завибрировал смартфон. Роскошная последняя модель смартфона в чехле со стразиками, взятая на год в лизинг. Пришел очередной групповой мессадж от неугомонной Анны Геннадьевны.
«Иди, сделай аборт. И ты вот так в 45 будешь по вечерам сидеть и мессаджи рассылать» – сказал кто-то голосом бабушки-гадалки в голове у Ники. Ника ужаснулась.
§§§
Вдали была видна Кога, раскинувшаяся между лесами. Поезд замедлил ход.
Ручка кабины повернулась, и машинист вышел в вагон.
– Заклинило, – сказал он. – Не откроется мост, заледенел. Будем тут стоять пока не оттает.
– Эх, милок! – бабка вынырнула из мешка, в котором она озабоченно рылась с момента нашего отъезда из центра. Она распрямилась. Усмехнулась, глядя мне в глаза. Подняла руку и громко щелкнула пальцами.
– Спасибо, – сказал машинист, возвращаясь в кабину.
Полотно задрожало под колесами. Поезд медленно тронулся. Мимо окна поплыли проржавевшие, некогда крашеные светло серой краской, фермы моста. Кога была величава даже во сне, укутанная чуть просевшим снежным ковром, местами с полыньями, местами пересеченная следами. Человеческих среди них не было.
§§§
Хлюпин изнывал. Он сидел на расшатанном стуле с оторванным и съехавшим набок сиденьем. Хлюпин ждал сенсации. Допотопный компьютер медленно погибал в заваленном бумажками углу. Процессор задыхался в вое кулера.
Тайком от Когевской районной газеты Хлюпин халтурил.
Он не считал свою халтуру вопиющим нарушением Когевского городского режима (КГР), о соблюдении которого каждый, работавший в городе, давал подписку, а потом тут же режим нарушал. Халтурили почти все. Хлюпин не разглашал производственных тайн прославленного КИЭй и считал это более, чем достаточным.
Время от времени Хлюпин аккуратно делился Когевскими сенсациями со столичной прессой. Это были тонкие газетенки на самой дешевой бумаге, рассчитанные на дорогу в один конец в электричке. Газетенками были покрыты перроны и набиты урны на станции прибытия.
Статьи Хлюпина выходили под псевдонимом «Бритвин». «Бритвин» снабжал столицу паранормальными сенсациями, а Хлюпина – ощутимой прибавкой к зарплате провинциального журналиста.
Хлюпин изнывал вот уже вторую неделю. Сенсаций не случалось. Что-то скреблось в батареях. В окно надоедливо билась не вовремя проснувшаяся муха. Кулер процессора выл на одной и той же душераздирающей ноте. Когево медленно выныривало из зимнего сна, скидывало снежные комья и заводило ледоворот на озере. Таянье льда на сенсацию не тянуло.
Главный информатор – бабка Ежихина, работавшая уборщицей на полставки в КИЭй и на полставки в редакции, – гнусаво сообщила Хлюпину, что в Институте готовится… как же это… ну как же это… Ежихина отчаянно морщила и без того съежившийся, как пересохший инжир, лоб.
Запуканивание. Вот.
Что это такое бабка Ежихина толком объяснить так и не смогла. По-собачьи преданно заглядывала Хлюпину в глаза, ожидая подачки.
На расшатанном стуле, Хлюпин изгрызая карандаш, заготавливал сенсацию. В ожидании сенсации приходилось писать о всякой городской ерунде: собаке, провалившейся под лёд озера, падении гигантских сосулек с крыш домов Первого квартала. Тоска.
§§§
Будулаев отодвинул макбук, аккуратно завернутый в целлофан, и на захламленном столе развернул лист ватмана.
