Колчан калёных стрел - страница 26

– И жить здесь? – тихо спросила она. – Среди ненашей?

– Мы слишком заметны, радость моя. Если схоронимся среди волшебных, найдут и убьют, – Елисей пожал плечами, и согретая дыханием кольчуга скользнула по щеке Огняны.

– Мы? – переспросила она, будто не знала, что Елисей Иванович для себя всё решил давно – до войны.

Глинский не ответил. Два года назад, едва началась война, Елисей Иванович решил Огняну не трогать. Думал: случись что, наставника оплакивать проще, нежели жениха или, того пуще, супруга. Но больше такой ошибки он допускать не намеревался. Чуть отстранился, поднял обеими ладонями голову Огняны и бережно прикоснулся губами к её обветренным губам.

Елисей рисковал – поцелуй Огня могла воспринять как неподобающую вольность или даже оскорбление. Он, конечно, никогда не давал повода усомниться в его преданности и честности, и надёжности, но это ведь Огняна, дикая как лесная мавка. Опомниться не успеешь – ногтями лицо располосует и в жизни к нему больше не подойдёт. Это Огняна, которая только что не дала ему признаться в любви, и которой, наверное, всё это не нужно. Но на то несказанное мгновение, пока их губы соприкасались, Елисею стало совершенно наплевать, что она о нём подумает.

Решетовская отпрянула и испуганно втянула воздух. Посмотрела на Елисея огромными глазами, пытаясь понять, что произошло – что на самом деле произошло. Наставник глаз не отводил – пусть видит и знает, ему сожалеть не о чем. Пусть наконец-то видит и знает – она нужна ему, больше, чем нужна.

Очень медленно, едва заметно, не отводя напряжённого взгляда, Огняна кивнула. Выдохнув улыбку, душегуб припал к её губам с плохо сдерживаемым жаром.

Поднялся ветер, разметал волосы, выстудил едва одетую Решетовскую, лишенную жара утробной волшбы. Елисей прижался губами к её виску и зашептал горячо, сжимая сильными ладонями её озябшие плечи:

– Мавка, тебе пора, время. Дождись меня и никого не покалечь. Вот, возьми, – он сунул ей кошель, совсем такой, как тот, который она когда-то безуспешно пыталась у него стащить. – Местные деньги, тебе пригодятся. Не спорь, правда, нет времени. Нужно прощаться. Скоро Мир очухается и к вам с проверкой заявится.

– Ты что с ним сделал, бессовестный душегуб? – Огняна подняла голову, и сквозь непросохшие ещё слёзы пробилась улыбка.

– Споил, – беззаботно улыбнулся в ответ Елисей.

Она не дала ещё раз поцеловать себя и отдёрнула руку, когда Глинский попытался перехватить исхудавшие быстрые пальцы. Елисей прошёл с ней последние шаги до входной двери, открыл замок какой-то неведомой Огняне волшбой. Ухватил душегубку за шиворот и все-таки поцеловал сухие потрескавшиеся губы.

– Ступай.

Когда Огняна, довольная до безобразия, перешагнула порог коммуналки, она поняла, что попала – из их комнаты, приглушенный волшебными стенами, грохотал голос надзорщика.

Решетовская ввалилась в каземат с мокрыми волосами, замотанная в одно лишь огромное чужое полотенце, сдёрнутое с верёвки в коридоре. В другой раз такой срам и в голову бы ей не пришёл, но Елисей напоил надзорщика. И если этот Мирослав Игоревич умел складывать аз и буки, то легко заподозрит сговор, когда выяснится, что Огняна не была в квартире в урочный час. Потому Решетовская, изо всех сил борясь с румянцем, перехватила удобнее полотенце, вздёрнула подбородок и прикрыла за собой дверь в комнату.

Первым, что она увидела, была широкая спина мужчины со светлыми в золото волосами почти до самых лопаток. На затылке верхняя часть самую малость вьющихся волос была собрана в короткую, особым образом заплетённую косу. Такие косицы имели право носить лишь душегубы, доказавшие мужество в бою. Так когда-то давно заплетал волосы ей Елисей: после первого убитого полагалось обрезать и собрать в косу, завязывая воинское счастье. Вероятно, счастья надсмотрщику нынче не хватало. Зато понятно, откуда Елисей Иванович знает их надзирателя. Не понятно, что душегуб делает на гадкой должности надзорщика.