– Смотри! Не заросла за год! —
Дорожка узкая чуть вилась,
И понял я – там в царство ход.
А Гномы пошагали дальше,
Русалка не преграда им…
Я не встречал такое раньше!
Глазам с трудом веря своим:
Деревья расступались сами,
Едва к ним приближался Гном,
Вдали пугливых видел ланей,
И терем в свете голубом.
Из осени попал я в зиму:
Везде отсветы хрусталя.
Что ни пенек – сплошные льдины,
И снегом скрытые поля.
То, может, царство Берендея?
Искрится всё и режет глаз!
Смотрю на ветки и робею:
Что не листок – хрустальный страз!
А дальше – будто паутина —
Она блестит, как из стекла.
Под ней прошел, пригнувши спину.
Давно здесь не было тепла!
Походкой к Терему нетвердой
Решился все же подойти.
Вдруг, вижу зверя с дикой мордой:
Он у меня встал на пути.
– Поди, дружок, не видишь? Гости
Пришли сегодня в этот дом, —
А я уж думал, на погосте
Закончу день свой. И с трудом
От мыслей горьких отряхнулся:
Стоит девица на крыльце!
Красива так! Я встрепенулся…
Но жизни нет в ее лице…
Я подошел и поклонился:
– Хозяйке дома мой привет.—
Встал в рост и снова подивился:
Как будто вижу легкий свет.
Она стоит как изваянье:
Кокошник, сарафан, улыбка…
Я присмотрелся – нет дыханья!
И на душе мне стало зыбко.
Девица вдруг от сна очнулась:
– Что ж, путник, в гости заходи, —
Ко мне спиною повернулась.
Тут зверь возник вновь на пути.
Он так вздохнул по-человечьи:
– Здесь, путник, нет совсем тепла.
Меня не бойся, изувечить
Могу я лишь с большого зла.
Вновь помолчал, собравшись с духом,
Подумав несколько минут…
Затем он почесал за ухом:
– Меня ты подожди-ка тут.
И быстро в терем он умчался.
Смотрю: вдруг волочет сундук.
В дверях с девицей повстречался,
Задел ее – раздался стук.
Она и правда, не живая!
Как будто тело из стекла…
И только шаль ее цветная,
Как клумба, что к ногам стекла.
Сундук открыл зверюга ловко
И подал мне большой тулуп.
И видел я – в нем есть сноровка,
И был он далеко не глуп.
Еще он помолчал немного,
И после начал свой рассказ:
– Не будет, путник, здесь смешного,
То очень уж печальный сказ…
Когда-то в этом доме жили
Большою дружною семьей,
Работали, детей растили,
Вставали рано, прям с зарей.
Дед умер, бабушка осталась:
Весь дом держала под пятой.
Молва была – с Нечистым зналась,
Его пускала на постой.
Сын возражать не смел бабуле.
Привык: нельзя перечить ей.
Коль сядет бабушка на стуле,
Перед окном – и черт при ней.
В гостиной зеркало хранилось,
С ним можно было говорить.
По вечерам оно светилось,
И начинало вдруг парить.
Ещё трюмо стояло в спальне,
Рядом с тяжелым сундуком.
Но вход в бабуле почивальню
Был на засове, под замком.
Когда ее там не бывало,
Никто не смел туда входить.
Она лишь внучке доверяла,
От бед мечтая оградить.
Итак, жила семья годами.
Бабуля, сын, его семья.
Обряды рода соблюдали,
И подрастали сыновья.
Затем как птицы улетели.
У каждого теперь свой дом…
И комнаты подопустели…
Но сказ то в общем не о том…
Кто ж знал тогда, что глаз положит
На девичий лебяжий стан
Сам Леший, с волосатой рожей,
И виться будет, словно вран.
Ему жениться захотелось.
Себя красавцем он считал.
Все надоело, все приелось…
Он никогда не отступал.
