— Она влюблена, — тихо поясняю.
— Я знаю. — Ответ краткий и ничего не объясняющий. Поэтому я продолжаю:
— Ей будет очень больно принять, что у ваших отношений нет будущего.
— Лина...
Тогрис так резко переходит на неофициальное обращение, что я дар речи теряю. И способность двигаться. А потому очень быстро оказываюсь на мягкой пушистой поверхности ковра, закрывающего камни, и в тесной близости от мужчины, нависающего надо мной.
— Лина, ты о ней думаешь, а обо мне? Мне будет не больно? Быть с ней, а желать тебя...
Одна из рук, которыми он опирается на ковёр, чтобы оставаться надо мной, меняет положение. Скользит по моему телу вниз, к коленям, и сминает ткань юбки, подтягивая её выше. Тело же, лишённое опоры, опускается совсем низко, прижимая меня своим весом. Теперь мужчина опирается только на одну руку, ладонь другой гладит голый участок кожи на бедре, медленно поднимаясь всё выше. Я же, поражённая его действиями, лишь рот открываю в беззвучном протесте, который никак не может сорваться с губ. Ум в панике от того, что происходит, а вот тело... Оно без сомнения не желает отказываться от неприличного контакта.
А Тогрис и не думает останавливаться. Оставив ногу в покое, рука перемещается мне на плечо, жадным движением освобождая от ткани и его. А когда я всё же нахожу в себе силы и пытаюсь его с себя столкнуть, он просто ловит мою ладонь, чтобы жадно поцеловать. И прошептать, не отпуская:
— Знаешь, как часто я себя корил за то, что позволил развиться привязке у несовершеннолетней, да ещё после того, как в моей жизни появилась ты? Я потому и хочу побыстрей освободить Рильмину от болезненного влечения, чтобы она могла влюбиться в другого. Тогда с последним, что нас обоих тяготит, будет покончено. Навсегда.
— Что тут происходит? — Гневный мужской голос одной фразой разрушает атмосферу томительной чувственности и неги.
Тогрис моментально отстраняется и вскакивает на ноги. Я куда более медленно сажусь, приходя в себя, приводя в порядок платье и старательно избегая смотреть на возмущённого Ваймона. Впрочем, меня брат и не обвиняет. Он принца отчитывает:
— Я был о вас лучшего мнения, Тогрис цу’лЗар! Вы нагло воспользовались наивностью и неискушённостью моей сестры! А где?.. — Он яростным взором окидывает окружающее пространство и рычит: — Рильмина!
Едва фрейлина выскакивает из шатра, как оказывается под прессингом праведного гнева.
— Почему вы оставили наследницу без присмотра? Вы же знали, что на вас ложится эта ответственность, когда рядом нет второй наперсницы! Я лишаю вас всего, заработанного за этот месяц! Если подобное повторится, отправитесь обратно на Томлин. С соответствующими рекомендациями. Вария!
Голос всё ещё сердитый, но даже злость не может скрыть ноток нежности к любимой.
— Вария, проводи Идилинну... Рильмина, вы особого приглашения ждёте? Тогрис, будьте любезны зайти ко мне.
Ясно. Выговор продолжится.
Понурые и напряжённые, мы молча сидим в шатре на мягких подушках, заменяющих нам кровати, и прислушиваемся к голосам, которые слышны даже через два слоя плотной ткани. Слов не разобрать, но я и так знаю, о чём Ваймон говорит.
Тогрис не имел права на такое тесное физическое взаимодействие. Касаться рук ещё куда ни шло. Волос. Тела через одежду. А всё остальное запрещено, ведь он мне не жених, лишь получил возможность сделать предложение с высокой вероятностью, что на него ответят согласием. Но ведь могут и отказать. То, что мои родители простили ему вольность того первого поцелуя, от которого я потеряла сознание, вовсе не означает поблажек в остальном. Так что он совершенно напрасно возомнил себя героем-любовником и решил, что ему дозволено больше, чем другим.
