Дни, впрочем, шли за днями, но дело Кенны не двигалось с места.
Тамплиер при дворе отца вёл себя так, как и любой из редких заезжих рыцарей — помогал на конюшнях, участвовал в разъездах и забавах тана.
Так — и всё же не так.
Там, где другие воины хохотали и отпускали непристойные шутки, Леннар оставался неизменно сдержан и молчалив.
Внешний вид Леннара, как и любого из братьев, на войне или в миру, всегда был безупречен. Никогда нельзя было увидеть его в латаной или пропыленной одежде — разве что он в ту секунду сходил после долгой скачки с коня.
Как узнала Кенна немногим позднее, его и в других областях жизни отличали любовь к порядку и опрятность.
Ткань его одеяния была лишена каких-либо украшений, но отличалась добротностью. Плащ был подбит простой овчиной и служил ему, очевидно, не столько для украшения, сколько для защиты от холода, сырости или палящего солнца. Одежда его предполагала не столько изысканность, сколько удобство.
И когда Кенна задала ему соответствующий вопрос, Леннар без тени стеснения ответил:
— Чтобы каждый мог быстро раздеться перед сном и быстро одеться, если вдруг нападёт враг.
— Это очень ценный навык… и не только при встрече с врагом, — согласилась Кенна.
И всё же одежда его была элегантна — и была бы, должно быть, ещё элегантней, доведись Кенне увидеть его не в одиночестве, а в строю таких же рыцарей в развевающихся на ветру белых плащах.
Всё оружие его, кожаное снаряжение и конская сбруя были выполнены отменно, хоть и лишены украшений. И хотя Кенне доводилось видеть немало богатых вельмож при дворе отца, Леннар особенно выделялся среди пышных красок их одежд строгостью и гармоничностью своего одеяния. Грудь его туники украшал алый крест на белом фоне, и такими же крестами были украшены все вещи, которые он привёз с собой: плащ, попона для лошади и плед.
Однако обладал он другой, особой красотой, так же выделявшей его на фоне придворных кутил: Леннар всегда оставался вежлив, независимо от того, с кем говорил — с братом-монахом ли, с оруженосцем или даже с простым слугой.
Кенна неизменно ощущала, как от звуков бархатистого голоса храмовника по спине пробегает холодок. Хотелось потянуться к нему всем телом и прильнуть к Леннару, оказаться под защитой его рук. Иногда на охоте, когда оба они сопровождали отца, Кенна ловила себя на том, что сидит, вытянувшись вперёд, в направлении Леннара, и слушает, как тот говорит, хотя слова тамплиера и не достигали её ушей, только звук.
А ещё были сны. С их первой встречи они не оставляли Кенну ни на ночь.
Снов было не так уж много. Кроме ночей, когда Леннар ласкал её — а таких снов было всего несколько, и они повторялись в мельчайших деталях — Кенне чудилось, что Леннар учит её обращаться с мечом.
Что они сидят у реки, подёрнувшейся льдом, и смотрят на воду, и говорят о чём-то — но ей никак не удавалось разобрать слов.
— Я хочу тебя, — шептала Кенна, наблюдая за тем, как рыцарь, сняв доспех, обнажённый до пояса чистит своего коня. — Только духи знают, как я тебя хочу.
Кенна выглядывала из-за простенка и наблюдала за ним долгими часами, но наглядеться никак не могла.
