Колиивщина - страница 22



– В самом деле, отстань! Чего ты прицепился к человеку, как злыдни к нищему? Не хочет, и пускай. Ты, Максим, насовсем в Сечь?

– Через неделю домой поеду.

– Может, в нашем курене останешься? Что тебе дома – злыдни стеречь?

– А что у вас делать? Коней карасевых пасти? Я их у аги напасся.

– Ого, у Карася есть что пасти. Двести восемьдесят жеребцов, – обронил какой-то запорожец, лежавший в тени за цебром.

– Двести восемьдесят! – даже Роман поднялся. – Больше, Максим, чем у нашего аги было. И вы держите такого в курене?

– Ты, парень, видно, мало еще горя видал. Помолчи – лучше будет.

– Чего ж молчать, – возмутился Роман. – Разве и на Запорожье не вольно правду говорить?!

Наступило долгое молчание, только долго потрескивал фитиль, да какой-то запорожец чавкал, обсасывая тарань.

– Видишь, парень, – загадочно и не торопясь, проговорил Хрен, – вольно-то вольно, а только дурней всегда бьют.

Роман блеснул глазами.

– Смотри, дядько, чтобы я за такие слова по шее не заехал, хотя ты и старше. А то можно и на кирею стать.

– Не горячись, меня пугать нечего, – спокойно промолвил Хрен. – Я уже, сынок, дважды стрелялся на кирее. Это не Бог весть что, было бы только из-за чего. Я тебе плохого не желаю, молодой ты, можешь в беду попасть.

Носатый запорожец протянул коряк.

– Выпейте вдвоем, и не нарушайте доброй беседы. А я лучше расскажу вам одну быль.

Разговор повернулся к излюбленной запорожцами теме. Говорили о ведьмах, оборотнях, леших. Носатый запорожец рассказал, как он заснул на возу в чужой клуне и его со свистом и гиканьем возили вокруг сада черти, как он перепугался и не мог ничего сделать, и только под утро догадался – вывернул сорочку, чертей сразу как водой смыло.

– А ты не пьяный был? – спросил один из слушателей.

– Крест святой, – божился запорожец, – утром еще и след от колес на току видно было.

– Меня когда-то также черти возили, – вмешался Хрен. – Пришел я раз с крестин. А парни понамазывали морды сажей да еще и одежду мою под стреху запихнули, вот поискал я ее на другой день. Максим, может, ты и вправду брезгуешь нашей чаркой?

Максим взял коряк и выпил крепкий, сладковатый напиток, пахнувший медом и сухими грушами.

– Пускай вам Роман про чертей расскажет, – сказал он, улыбаясь. – Он с ними, как с кумовьями, жил.

– Не надо бы на ночь нечистого поминать, – несмело попросил кто-то.

– Да чего там, с нами крестная сила, – перекрестился носатый. – А ну-ка, ну-ка, парень.

– Правда, это не со мной было, – переворачиваясь на живот, начал Роман, – а с соседом. Поехал он однажды в лес…

– Не вертись, как на огне, – прошептал кто-то своему соседу, – слушай.

– Вот, значит, поехал он в лес, а за ним щенок увязался.

Зализняк легонько пожал Хрену руку и встал. Хрен вопросительно поднял на него глаза. Максим прижал ладонь к щеке, показывая, что идет спать, и, отступая тихо, вышел из куреня.

XVIII

Ежась от утреннего холода, Мелхиседек прошел в распахнутую настежь дверь. В церкви стояла полутьма, свечей горело немного, и в углах было совсем темно. Церковь была почти пустой, только возле аналоя столпились запорожцы – преимущественно старики седобородые – сечевые деды. Поспешно прошли на свои места писарь, есаул и судья. Подпономарь, который ежедневно будил их, сегодня нарочно опоздал – они были заспанные, с нерасчесанными чупринами. Мелхиседек брезгливо поморщился – возле аналоя кто-то громко икал. Отыскав глазами главный бокуп – отгороженное решеткой место для старшины, игумен увидел, что кошевой уже стоял там. Виднелась только его широкая спина в кирее и бритый затылок. Заутреню сегодня служил сам соборный старец. Постояв немного, Мелхиседек прошел в ризницу. При его появлении дородный лысеголовый поп испуганно встрепенулся и прикрыл что-то подрясником.