Нет. Не вяжутся здесь концы с концами, никак не вяжутся. Если отец сам работал в этом институте, то каким образом он мог бы не знать о готовящемся эксперименте? Такой опыт ведь с кондачка, на сиюминутном вдохновении не поставишь, его небось несколько месяцев готовить нужно. И что, отец все это время был в отпуску или в несознанке? Так что знал он все. Конечно же, знал. А значит, он был либо просто экспериментатором (но тогда почему в книге его вывели подсадной уткой?), либо все-таки этой самой подсадной уткой. И значит, так или иначе, но в организации этих убийств отецучаствовал. И если уж рассматривать вариант, что все написанное в действительности имело место, то никаких особых оправданий у него нет и быть не может.
Но почему Егор так легко согласился с тем, что написанное не может быть вымыслом? Ведь он же любил отца. Хотя тут, конечно, все зависит от того, что это значит – «любил»… Но допустим, любил. Тогда почему он сразу не отбросил саму возможность того, что отец мог принимать участие в убийстве – причем сразу нескольких человек, да к тому же еще в чисто исследовательских целях? В психоанализ Егор не верил, хотя, конечно, масштаб влияния идей буревестника сексуальной революции на человечество впечатлял. Егор никак не мог понять одного: согласно теории Фрейда, и наука, и искусство, и вообще любое творчество, не говоря уж о политике и прочем, – это всего лишь способ куда-то деть неиспользованную сексуальную энергию. То есть у кого есть возможность спать со всеми, с кем он хочет, и столько, сколько он хочет, – тот и резвится себе в свое удовольствие; а у кого такой счастливой возможности не имеется – тому, бедолаге, приходится картины писать и научные открытия делать. А почему не наоборот? Тот, у кого есть возможность и способность творить, пишет картины или делает открытия, а тому, который в творческом смысле импотент, остается только спать с кем попало? Это же равновероятное предположение, правда? Так почему же знаменитый врач, который ныне стал туристическим брендом Австрии, не рассмотрел обе вероятности? С человечеством-то все понятно, поскольку Фрейд в свое время сработал как воистину гениальный промоутер, использовав сразу две беспроигрышные темы: секс и мистику, то бишь бессознательное. Но сам Фрейд – он-то почему сплоховал? Вроде бы как ученым себя считал…
Так что Егор отнюдь не был готов объяснять свое предательство отца каким-нибудь Эдиповым комплексом или прочей высосанной из пальца мурой. Впрочем, предательство – тоже темная штука. Если не говорить о нем на языке уголовного кодекса, то обычно люди называют предательством ситуации, когда другой человек ведет себя совсем не так, как они ждут. А поскольку он вести себя именно так вроде бы как вовсе и не должен, то… Но почему-то никакого другого слова сейчас в голову не приходило.
Решительный топот в коридоре практически слился с грохотом распахиваемой двери: Андрей всегда умудрялся входить так, как будто бы он не пользовался ручкой, как все нормальные люди, а выносил дверь собственным телом на полном скаку.
Увидев Егора, Андрей несколько сдержал свое жизнелюбие и притормозил на пути к вожделенному дивану в углу ординаторской.
– Ты как, Ёга?
«Ёга» было детским прозвищем Егора, которое Илья бессовестно запродал всем позднее приобретенным друзьям. В первых классах школы Егор отчаянно дрался со всеми, кто рисковал его так называть: почему-то ему слышался в «Ёге» оскорбительный намек на бабу Ягу мужского пола. А в седьмом классе Илья притащил в школу странную книжку «Путь йогина», написанную кем-то из индийских духовных учителей, и они все на какое-то время увлеклись экзотической философией. С этого момента «Ёга» стало звучать почти как «Йога», Егор счел это высоким знаком отличия и драться перестал. Теперь Ёгой его звала практически вся компания, и он уже практически перестал отмечать, как именно к нему обратились.
