Несмотря на такой прием, Великий Новгород с первого взгляда понравился Захарии. Город был разумно спланирован, хорошо содержался и своей чистотой выгодно отличался от Киева или Вильны. Он и впрямь напоминал человеческий организм. Его головой был Детинец, ремесленные слободы были его руками и ногами, Торг – чревом, а легкими – огромное озеро, влажное дыхание которого доносилось с юга.
Город вел деятельный образ жизни, неплохо питался и одевался. Его движения были размашисты и исполнены живости. Эта живость чувствовалась и в том, как люди шли, ехали, торговались, ругались, зубоскалили, топтались на холоде, окликали другу друга, рубили дрова и несли воду. Она чувствовалась в каждом движении, в переменчивых выражениях лиц, в гримасах, блеске глаз. Если человек злился, он кричал, махал руками, лез в драку, если что-то рассказывал, то во весь голос, если смеялся, то во всю глотку. Это были свободные люди, упрямые и настырные, ничего не принимавшие на веру, привыкшие сами решать свои дела.
Не рискуя заходить в христианские храмы, Захария наблюдал, как люди идут на молитву. На одних лицах читалась истовость, на других – привычка. Священники внешне почти не отличаются от мирян, одеты в обычную одежду и только на головах носят большие валяные шляпы, под которыми Захария с удивлением обнаружил выбритые, как у католических монахов, тонзуры, по-местному – гуменцо или поповская плешь.
В декабре прибыли из Крыма Моисей Хануш и Шмойло Скаравей с товарами от Хози Кокоса. Однако наладить дело оказалось непросто. Город был связан договорами с Ганзой, замкнувшей на себя всю европейскую торговлю. Местный рынок тоже был поделен, гильдии местных купцов жестко вытесняли чужаков.
Столь же неутешительно обстояли миссионерские дела Захарии. Чтобы построить в Новгороде караимскую синагогу-кенассу, требовалось разрешение архиепископа. Однако все попытки получить аудиенцию у новоизбранного владыки ни к чему не привели. Такими же безуспешными были попытки Захарии обзавестись полезными знакомствами.
Помог, как водится, случай…
Отслужившего вечерню отца Дениса дома ждала расстроенная попадья. Заболела их пятилетняя дочь, на холодном ветру просквозило ушко. К ночи поднялся жар. От острой боли кроха кричала, как подстреленный зайчонок. Беспамятно любивший дочку священник всю ночь носил ее на руках, прижимая к себе пышущее жаром тельце. Домашние средства не помогали, и утром, махнув рукой на церковный сан, священник отнес закутанную в полушубок девочку к знахарке. Старуха пошептала наговоры, сделала примочки, но лучше не стало.
Домой отец Денис возвращался бегом, чтобы еще больше не застудить ребенка. Дочь заходилась в таком безутешном плаче, что прохожие сочувственно оглядывались. Не видя белого света, священник внезапно налетел на сутулого темноликого человека в долгополой восточной одежде. Отступив на шаг, незнакомец неожиданно спросил гортанным голосом:
– Чем больна твоя дочь?
Отец Денис хотел отмахнуться и бежать дальше, но наткнувшись на пронизывающий взгляд незнакомца, отчего-то передумал и поведал ему о своей беде.
– Ступай за мной, – повелительно произнес Захария.
В просторной горнице их встретили два молодых иудея. Девочку положили на стол, размотали платок, сняли повязку. Ловкими пальцами Захария ощупал вздувшееся ушко, что-то приказал помощнику на караимском языке. Появился обитый кожей сундучок с медицинскими инструментами.
