– Красиво тут у вас!
– Подходяще. Вон тая гора – Поп Иван, – показал он на темнеющую вдали громаду. – А ты, пане научитель, зря едешь. Пропадешь, – вздохнул мужик и равнодушно отвернулся.
– Ничего, поработаю, расшевелю ваш Черный лес, – бодрился Алексей, подбрасывая сушняк в угасающий костер. – А откуда ты меня знаешь?
– Кто-сь сбрехал. Тут не скроешь…
Алексей невольно оглянулся. «Кто ему мог сказать? Вот чудеса. А вдруг он из банды? Рожа уголовная. Воткнет нож спящему – и привет. Подполковник, сучий хвост. Его бы сюда. За неделю галифе бы не отстирал. Хорошо хоть “подарок” майора удалось сохранить. Все же с оружием спокойнее». Покосившись на спутника, Алексей завернулся в плащ-палатку и улегся поудобнее. Проснулся он от нежного прикосновения: рыжий ланенок на точеных ножках лизал его ладонь. Алексей замер, боясь шелохнуться. Малыш скосил на него янтарные глазки и постучал по земле не ороговевшим копытцем. Заворочался во сне возница, и лесной гость вмиг растворился в знобком утреннем тумане, только качнулись седоватые головки одуванчиков до затрепетали неведомой красоты разноцветные свечки с колокольчиками, будто ковром покрывавшие поляну.
– Что это за цветы такие необыкновенные? У нас в Подмосковье тоже растут одиночные белые и синие колокольчики, маленькие, правда, с этими не сравнишь.
– Разно их называют. Кто ведьминым огнем кличет, а у нас зовут колокольчиками мертвеца[1]. Ядовитые оне. К войне да к беде какой бушуют по всей округе.
Возница спутал коней и хмуро кивнул Алексею, сказав, что проводит его, а лошади пока отдохнут и покормятся.
– Понятно, – усмехнулся Алексей. – Кесарев шлях кончился.
– Так, пане. А ваши шляхов не прокладывают вовсе. Кровь льют, нема часу.
– Ваши тоже времени зря не теряют, – обозлился Алексей. – Дай срок, настроим здесь такое!
– Ну как же – вы настроите, – презрительно бросил мужик.
«Странный тип, – насторожился Алексей, искоса поглядывая на спутника. – Небось, бандюк недорезанный. А может, просто запуганный селянин». Поравнявшись с распятием у обочины дороги, возница скинул шапку и долго молился. Сухоребрый бог, прибитый к кресту ржавыми гвоздями, с проволочным венчиком и погнутыми терньями вокруг склоненной головы, слепо смотрел в пустоту. Такого Алексей еще не видел. Он вспомнил бабкины иконы – строгие лики святых, засиженные мухами, в потемневших серебряных окладах, а под ними теплится чахлая лампадка. А здесь вместо икон – раскрашенные картинки в простых рамках. Наконец мужик, вздохнув, поднялся с колен и нахлобучил шапку.
– Ступайте по этой тропке, пане, там Скитский хутор. А я вернусь, коняшки-то в лесу одне…
«Хитрит. Не хочет показываться в хуторе. Точно бандит», – вздохнул Алексей, протягивая вознице деньги.
– Благодарствую, пане, – бережно взял сотенную мужик, пряча улыбку. – Ще не видал таких. Це хто тут намалеван, що за пан?
– Какой тебе «пан»? Ленин это!
– Ты вы, мабуть, шуткуете?
– Говорю – Ленин, Владимир Ильич!
Мужик рассматривал ассигнацию внимательно, мял хрустящую бумагу заскорузлыми пальцами. Тем же ножом, которым кромсал ночью сало, вырезал портрет, а остальное бросил на землю. Бережно уложил его в гайтан рядом с позеленевшим от жизни соленой крестиком и застегнул домотканую рубаху.
– Теперь не сыщут. А гроши мне не потрибны, що на их купишь?
Алексей проводил взглядом громоздкую фигуру возницы и вздохнул: «Обнаружат гайтан бандеровцы, что тогда?»
